Варвара с радостью проинформировала:
— Разово бывает у всех, даже совсем маленьких, чуть не грудных. Периодически наблюдается годов с пяти-шести.
— Со скольки?! — Феофания схватилась за голову. — Не может быть!
— Врешь! — совсем по-простому отреагировала Майя.
— Царевны не врут, — впервые вступилась за извечную соперницу Антонина.
В вопросах пола лидерство Варвары являлось непререкаемым, где-где, но в этом Антонина была ее искренним адептом.
— С темой ловиласки это никак не связано, — разъяснила самоназначенная преподавательница. — Увеличение может произойти от трения, от неудобной тесной одежды, от переполнения пузыря. К девочкам тянет только с созреванием организма вместе с ростом самого инструмента.
— Это во сколько?
— Зим в десять-двенадцать.
— Ну, это еще приемлемо. — Феофания облегченно опустила руки.
— Волосы там тоже растут с этого возраста? — решила уточнить дотошная Амалия, которую интересовало все, если не больше. — С созревания?
— Как у нас.
Амалия стала прикидывать что-то в уме, пока взгляд бездумно перебегал с моего пушистого обрамления на такие же украшения девочек. Ни одно не походило на соседнее. Представленные всей шкалой, даже шкалами, мыслимыми и немыслимыми, все разные, как люди, одинаковыми были в одном: хотели счастья. От мягкого пуха Клары до жесткого подбритого бобрика Варвары, от белого до черного, от ежистых прямых колючек до спиральных уложений и взрыва на фабрике самозаваривающихся макарон, они торчали и вились, лежали и скручивались, ветвились и кустились, сплетались и сминались. Итоги подсчетов ужаснули Амалию:
— Тогда Чапа уже несколько зим как знает ответ наш вопрос.
— Несколько — это сколько? — нетерпеливо вбросила Александра. И тут же внесла весьма трезвое замечание: — Не проще спросить у него самого?
Мой взгляд уперся в ее солнечный холмик. Словно стрелка, золотой треугольник указывал туда, где сбываются грубые подростковые мечты, и весело предлагал дружбу.
— Чапа? — оторвала меня Варвара от созерцательного гипноза.
— А?
— Только не говори, что не слышал.
Сложно покраснеть в ситуации, когда дюжина нагих наяд столько времени делают с тобой, что хотят, когда все соки вытянуты, и все краски уже вышли. А также — когда именно сейчас взор уткнут в колосящееся пшеничное поле, что совсем не поле, над оврагом, который не овраг, а руки-ноги в плену чужих рук и ног. Но я сумел.
— Да.
— Что «да», Чапа? — усиленно возвращала меня в реальность Варвара.
Не хотелось, но пришлось. Не отстанут. Это же девчонки. Мужики бы поняли, что если отлынивает, то говорить не хочет. С этими не пройдет. Такт уже в основных настройках заменен любопытством, которое сразу выставлено на максимум. В мужских настройках сочувствие человеку ведет к остановке любопытства, в женских включается только после его удовлетворения.
— Да, у меня имеется опыт обращения с… инструментом.
— Ну и? — почти за шиворот тащила Варвара. — Как долго нам ждать второго раза, если понадобится?
— Я… могу быстро. Мог. Все зависит от… В общем, зависит, От очень многого.
— А третий? — взволнованно перебили меня. — А четвертый?
Я сглотнул, выгорая до косточек.
Меня поняли. Промолчал, но ведь не опроверг.
— О, как. — Царевны переглянулись: кто неверяще, кто радостно, кто испуганно. — Серьезно?
— Я же говорила: идеальное пособие, — распушила хвост хвастливая преподавательница.
— А пятый? Шестой? — посыпался нескончаемый ряд числительных.
— Почему в прошедшем времени? — одновременно взволновалось несколько учениц. — Почему «мог»?
— Не приходилось столько держаться, — вылепил я губами. — И… и вообще. Сегодня все совсем по-другому.
Количество окруживших лиц было вдвое меньше количества их направленных прямо в меня влекущих выпуклостей, на которых не мог не останавливаться взгляд, и совпадало с другим количеством, куда он периодически утекал. Раздражителей для организма хватало с избытком. Организм реагировал соответственно.