— Мы стараемся! — зачем-то втиснула Феофания.
— Спасибо, знаю, — угрюмо сообщил я, — чувствую.
— А что ты чувствуешь? — упало следом, словно на веревочке.
— Могу сказать одно: я чувствую. Очень.
— Вот и прекрасно, — резюмировала Варвара. — Продолжим. — Ее грудь расширилась от набранного воздуха, вырвавшись из общего снежно-белого хребта и нависнув двумя опасными скалами. — Объяснение начну сразу с четвертой составляющей. Удовольствие. Мужчина в этом плане весьма ограничен. Вот. — Указующая ладонь вновь ухватила добычу и покачала из стороны в сторону. — Только это приносит мужчине наслаждение. Сложный организм женщины, в отличие от простейшего мужского, берет и дает четвертую составляющую не столь однообразно. Этому и учит нас отработанное веками искусство ловиласки. Оно предлагает немало способов, чтобы мужья не считали себя ненужными, а мы чтоб чувствовали себя полноценно — только так ощущаются семейные узы, только так каждый понимает, что он не один, а часть чего-то большего, цельного, единого.
Ученицы согласно кивали. Еще бы. Несколько поколений с такими правилами — получите результат. Я жил в других правилах и думаю по-другому.
— Мужчинам наука доставления жене удовольствия преподается в невестории. Как сделать хорошо самой себе — доходим сами. А как правильно насладиться мужчинами и избежать проблем — для этого существуют уроки, подобные нашему. Способы ловиласки подразделяются на поверхностные и погружные. Начнем с поверхностных способов. Не рассматриваем только поверхностный грудью, который женщина иногда делает мужчине.
— Почему? — нагло встрял я.
В конце концов, раз уж участвую…
Варвара склонилась настолько резко, что по моим щекам со звоном хлобыстнуло. Теплый плен утопил в дурмане, застил глаза, зажал нос, рот, остановил и сделал ненужным дыхание.
Освобождение принесло холод и обиду. И прилетевшие слова:
— Это удовольствие исключительно для любимых мужей… и лишь за особые заслуги.
Я пошевелился:
— В мужья не напрашиваюсь, но неужели не заслужил?
Крупнотелая Антонина, у которой было чем не только погладить, но и намертво придавить, задумчиво брякнула:
— Вообще-то Чапа…
Ее тяжелый, но впервые по-настоящему добрый взгляд согрел до неприличия. Вечно сердитые, ожидающие пакости маленькие глазки встретились с моими, и вспыхнула искра единственного воспоминания, где мы не грызлись, не ссорились, а как бы даже наоборот…
Включение второе
Антонина
А ведь не прошло и нескольких часов. Ночь, тьма как сейчас, но отряд еще не спал. Нахохлившимися воробушками ученицы расположились вокруг костра, замерзшие после стирки и купания теперь они грелись, с механической неутомимостью подбрасывали дрова и поочередно поворачивались то лицом, то спиной. Жар шел отменный. Кто-то сидел на корточках, выставляя к огню ладони, кто-то расположился прямо на земле. Некоторые уже завалились в огромный ветвяной лежак, накиданный полукругом чуть поодаль. Туда тепло доходило, но не настолько мощное. Кожу не опаляло.
Костер потрескивал, все взоры вольно или невольно сходились на нем.
— Чапа, — обратилась ко мне Майя, руками окольцевав прижатые к груди колени и устроив сверху подбородок. — Ты жил у человолков. Они правда людоеды?
— Да.
— И ты ел с ними…
— Если б я ел с ними, я бы остался с ними. Был бы одним из них.
— Что же ты ел?
— Все, что нахожу для вас сейчас.
— Апельсины?
— Они в горах не растут.
Встряла Феофания:
— Получается, что одни корешки?
— Все виды плодов, травы, корни, кору, червей, насекомых…
— Фу! — Она сморщилась и нервно сглотнула. — Как можно?!
— Можно, если нужно. Кстати, вкусно.
— Фу! — повторило большинство.
— А я бы попробовала, — послышалось от меньшинства.
— Если останется желание, завтра предложу, — пообещал я.
Меньшинство мгновенно уменьшилось до микрошинства в лице Ярославы.
Закрадывалась мысль, что эта девица непременно хочет попробовать все, что предлагает жизнь, чтобы потом, если остаток здоровья позволит, отделить зерна от плевел и читать внукам мораль со знанием дела. Есть такие особы. Не мой тип, хотя, как правило, симпатичный внешне и при верном подходе доступный внутренне. Потому и не мой.
Неподалеку получившая отповедь Варвара тянулась к жердям, развешивая постиранное. Налитое жизнью тело приподнималось на цыпочках, вытягивавшиеся мышцы играли в непонятные, но приятные глазу игры. Красива, чертовка. Потому и выделывается. Застопорившийся на ней взгляд утонул в раскаленной впадинке. А не спороли ли вы чушь-с, господин-с поручик-с? Никаких обязательств вам не предлагали… хотя не знаю, что предложили бы потом, поставив перед фактом. Гаденький голосочек пищал одно, голос разума твердил другое. Спор прикрыло сердце, выставив перед глазами печальное лицо Зарины.