Подошли к огромному пруду и сели на скамеечке.
В нескольких шагах шелестел своими сухими листьями камыш. Слева вода казалась зелёной, так низко спустились над ней листья огромных плакучих ив. Хлюпая своими широкими носами, две утки ловили ряску.
— Хорошо здесь. Ведь этакое богатство во всех смыслах! — сказал Константин Иванович и вздохнул.
— Богатство-то, богатство, но за весьма солидную сумму в дворянском банке заложенное.
— И выкупить нельзя?
— Отчего ж нельзя? Кто-нибудь да выкупит… — Кальнишевский долго молчал, потом улыбнулся и спросил. — Слушай, скажи ты мне как попу на духу, какие чувства в тебе возбуждает Дина, и какою она тебе представляется?
Константин Иванович хотел было ответить уклончиво, но особое настроение, которое охватило его с того момента, как, проснувшись, он подошёл к открытому окну, — не позволило лгать и потянуло поделиться мечтами о счастье.
— По совести говоря, кажется мне, что Дина — существо высшей духовной организации, много думающее, хотя и мало говорящее, желающее добра всем окружающим людям…
Кальнишевский фыркнул и поперхнулся. Константин Иванович покраснел, опустил голову и глухо проговорил:
— Видишь ли, я думаю, что поп, которому люди на духу искренно говорят обо всём ими пережитом, — ни в каком случае не позволил бы себе смеяться…
— Прости, голубчик, пожалуйста прости, это совсем против моей воли вышло.
— Как бы там ни было, а разговору об этом — конец.
— Ну, и прекрасно.
Когда было около десяти часов, — вернулись к дому. На веранде все уже были в сборе. Ольга Павловна спросила Константина Ивановича, как он спал. Против как и вчера сидела Дина, и поэтому он ответил, что парк ему очень понравился. Дина была одета в прозрачную кофточку, и видно было, что она без корсета.
Дыхание Константина Ивановича само собою стало учащаться. Было приятно пить почти холодный кофе, каждый глоток промачивал горло. Стараясь подавить волнение, он думал:
«Неужели моё сердце сейчас бьётся сильнее только потому, что я вижу, как она дивно сложена? Не может этого быть, не должно этого быть… Люблю, и потому не могу видеть её спокойно. А что такое любовь?..»
Было воскресенье, и барышни в этот день не занимались. После чая Ольга Павловна, Дина и Леночка повели Константина Ивановича ещё раз осматривать усадьбу и все её достопримечательности.
Побывали в конюшне, видели там каракового Мамая, на котором ездила верхом Дина, видели Арабчика, потом зашли в каретный сарай, оттуда на скотный двор и наконец в избу к птичнице. Здесь было так много мух, что стены казались чёрными, и все рамы в окнах были не отворяющиеся и без форточек.
Леночка представила Федьку, сына птичницы, высокого мальчика с удивлёнными серыми глазами, одетого в очень грязную рубаху. Все поочерёдно стали его экзаменовать, и оказалось, что Федька действительно помнит, в какой день празднуется память какого святого, от января и до августа.
— А ведь ему ещё и двенадцати лет нет, — сказала Ольга Павловна.
— Да… — ответил Константин Иванович.
Во дворе навстречу им прибежал Томка. Работая своими кривыми лапами, он обнюхивал Константина Ивановича.
— Не бойтесь, он не укусит, — сказала Леночка, — он только кошек душит.
Потом прошли к пруду и хотели покататься на лодке, но в ней оказалась вода и мокрая солома, недоставало и одного весла.
Ольга Павловна увидала садовника и стала его спрашивать, почему в лодке грязно; к ней подбежала и Лена.
— Скажите, здесь в Знаменском вы хорошо себя чувствуете, — лучше, чем в городе? — спросил Константин Иванович Дину.
— Да, здесь лучше.
— Почему лучше?
— Как вам сказать! Во-первых, здесь мы занимаемся меньше. Затем можно ездить верхом и гулять одним. Ну… ну, ещё фруктов много бывает.
— Ну, а как вам нравятся крестьяне? Я их совсем не знаю.
— Я тоже их мало знаю. Иногда они бывают очень злые, вот замучили конокрада, говорят руки ему переломали. Бабы — те лучше, только глупые- глупые, — они часто приходят к маме лечиться. Я тоже помогаю и объясняю, как нужно принимать лекарство, и всё-таки они ничего не понимают; одна мазь съела…
— Вы бы могли быть женщиной-врачом?
— Нет, я боюсь крови и грязи.
Опять подбежала Леночка, и при ней Константин Иванович почему-то не мог продолжать разговора с Диной.
День окончился без всяких замечательных происшествий. Вечером много говорили с Кальнишевским о конокраде и не могли столковаться во мнениях.