Может быть, разница в ощущениях появилась из–за того, что она узнала секрет Томаса. О, не такой уж и важный секрет, если подумать, какие бывают секреты, но всё же, для него этот секрет имел значение. Секрет был не столько в том, что он пишет стихи, сколько в его признании, что он знает, что пишет их плохо.
— И я думаю, что, если я использую закат вместо…
Девушка рассеянно кивнула, удивляясь, почему энтузиазм в голосе Томаса был так дорог ей теперь. Страсть в росчерках пера столь притягательна.
— Вероятно, если я попробовал бы….
Марианна глядела на его яростно сосредоточенный профиль. Если она повернётся и совсем чуть–чуть подвинется, её губы окажутся рядом с его. Она могла бы поцеловать его, и потом…
— Потом я мог бы написать…
Она подавила порыв протянуть руку и отвести прядь волос со лба Томаса. Ей хотелось касаться его, обнимать, прижать свои губы к его губам.
Ей хотелось убежать.
Вместо этого девушка сидела неподвижно, загипнотизированная ничем иным, как выражением его лица. И растущим осознанием того, что этот напыщенный осёл, может, и не настолько напыщен, как она думала. Фактически, в нём самом есть дух приключения.
— Мне нравится, — Томас смотрел на неё вопросительно. — А вам?
Марианна тонула в его глазах, тёмно—синих и завораживающих. Ей с трудом удалось сглотнуть.
— Уже… лучше.
Он засмеялся и выпрямился.
— Определённо лучше. Намного лучше. О, они никогда не смогут соперничать со стихами Байрона, Китса или Шелли, но, смею заявить, они больше не настолько ужасны, как прежде. — Хелмсли взял свой бокал, поколебался, затем взял и её бокал, и шагнул к шкафчику с напитками.
— Нет, совсем не ужасны.
Марианна смотрела, как Томас наполнял их бокалы, и дивилась этой новообретённой и столь сильной потребности быть с ним. Наедине. Узнать больше об этом мужчине, который внезапно стал важен для неё. В голове девушки зародилась идея. Идея, которая ему, вероятно, ничуть не понравится. Она набрала воздуха для смелости.
— Я, конечно, охотно помогала бы вам и дальше, если бы вы этого пожелали.
Маркиз нахмурился и покачал головой.
— Вы очень добры, но, видите ли, об этом моём «тайном пороке» знают всего несколько человек, и я предпочитаю держать эту черту моего характера в секрете.
— О, я это прекрасно понимаю, и никогда не сказала бы никому, — выпалила Марианна. — Я очень хорошо храню секреты.
— Несмотря на это… — на его лице отразилась нерешительность.
Девушка настаивала.
— Мы могли бы встречаться здесь после того, как все остальные улягутся спать. Никому об этом знать не обязательно.
— Полуночные встречи? Наедине? — он покачал головой. — Крайне неприлично, Марианна. Смею заметить…
— Да будет вам, Томас. Можно подумать, мы не встречались здесь поздно ночью и прежде.
— Неожиданные столкновения это одно. Запланированные свидания — это совершенно иное, — сказал он в той чопорной манере, которая действовала ей на нервы. — Нам следует думать о вашей репутации.
— Чепуха. Меня совершенно не заботит моя репутация.
— А меня заботит.
— Прекрасно. — Она взглянула на него изучающе. — Вы приходите сюда, в библиотеку, почти каждый вечер, не так ли?
— Да, — осторожно ответил Томас.
— И если я забреду сюда случайно, в поисках книги, вероятно…
— Вероятно что?
— Ну как же, будет крайне невежливо с моей стороны не предложить вам помощь.
— Я не думаю…
— Я заключу с вами сделку, — быстро произнесла Марианна, чувствуя победу. — Мы будем меняться. Ваши уроки — на мои. Уроки в стихосложении — на…
— Уроки жизни? — мужчина фыркнул. — Нет.
— Жаль, — она пожала плечами. — Я уверена, найдётся джентльмен–другой, который охотно бы… — она нахмурилась. — Не то чтобы меня осаждали джентльмены такого типа; всё же, я не могу представить себе, что даже самый правильный и скучный мужчина посчитает слишком трудным…
— Довольно, — отрезал Хелмсли.
Ей нравилось, когда в его глазах появлялось это раздражённое, затравленное выражение. Марианна практически видела, как он взвешивает в уме все за и против её предложения. И видела, как он осознаёт, что она не оставила ему выбора.
— Согласен. Я продолжу давать вам… уроки, — он произнёс это слово так, как будто оно оставляло оскомину на языке.
— Незачем так сверлить меня взглядом. Я не распутница.
— Я намерен проследить, чтобы вы не стали ею, — Томас выдохнул, признавая поражение. — Однако если я должен следовать вашему абсурдному предложению…
— Угрозе. — Марианна состроила глазки, театрально хлопая ресницами. — Это была угроза.
— В самом деле, — сухо сказал он. — Вы должны пообещать мне, не преследовать других ни в чём не повинных мужчин.
Она засмеялась
— Даю вам слово.
— Несомненно, это лучшее, на что я мог надеяться, — тон его был недовольным, и ей стало интересно, так ли он обеспокоен, как кажется, и так ли заинтригован ею, как она им. Или, вероятно, он тоже был напуган. Нет, конечно же, нет. Марианна сомневалась, чтобы что–нибудь, помимо публичного осмеяния его поэзии, могло бы напугать Томаса.
— Полагаю, что, по крайней мере, так я буду знать, что вы затеваете, и с кем.
— Вы так думаете? — девушка шаловливо улыбалась. — Вы слишком уверенны в себе, милорд.
— В этом отношении, несомненно. — В его глазах появился решительный блеск. — Я не спущу с вас глаз до тех пор, пока благополучно не выдам замуж.
— Как пожелаете.
Томас сузил глаза. Марианна расширила свои с невинным видом. Она была уверена в себе не меньше, чем он. Девушка не сомневалась, что сможет ускользнуть от него в любое время, когда потребуется нанести визит Кадуоллендеру. В конце концов, у неё были сёстры, которые могли ей помочь. Что же до всего остального, она уже решила сосредоточиться на Томасе и узнать всё о приключениях с респектабельным повесой.
А ещё узнать, как изменились её чувства, и что именно они означают.
* * *
Три недели спустя Марианна сидела в библиотеке на диване и задумчиво глядела на огонь, держа в руке бокал с бренди. Томас внимательно посмотрел на неё и задался вопросом, уже не в первый раз, как они дошли до этого.
Это быстро стало привычкой, и удивительно приятной к тому же. Каждую ночь после возвращения со светских мероприятий, Томас удалялся в библиотеку, как, убеждал он сам себя, всегда делал с незапамятных времен. Позже, когда Марианна была уверена, что все остальные домашние уже давно в постели, она присоединялась к маркизу. Девушка никогда не говорила об этом, но Томас подозревал, что она получала удовольствие от того, что в их встречах присутствовал некоторый элемент риска. Если их застанут вместе, брак между ними будет неизбежен, в независимости от обстоятельств и их чувств. Марианна, несомненно, относила эти ночи к категории «приключения».
Временами она высказывала предложения, как он мог бы улучшить стихи, но так же часто они говорили и о другом; о книгах, которые они оба читали, или о художниках, которые им нравились, о последнем политическом конфликте или об общественном скандале. Обычно за время обсуждения они выпивали бокал–другой бренди. Марианна заметно пристрастилась к напитку, и теперь лишь изредка показывала признаки опьянения. Томас упорно отказывался сожалеть об этом.
Он был доволен, когда их мнения сходились, но обнаружил, что в не меньшей степени наслаждается и разногласиями. У неё был острый ум и прекрасная голова, и едва ли в своей жизни он встречал более интересного и требующего отдачи всех сил собеседника. А в тех случаях, когда их мнения совсем расходились, их объединял смех. И всегда поцелуй или два.
Томас неохотно подчинился нелепому соглашению о её «уроках», говоря себе, что это удержит её от более бесчестных, чем он, мужчин. Собственно говоря, на самом деле он заботился о её безопасности. Но с каждым вечером, проведённым в её обществе, ему было всё труднее и труднее сдерживать и контролировать себя. Всё труднее и труднее помнить о своём плане и о причинах, лежащих в его основе. Всё труднее и труднее думать о том, что произойдёт, если… когда… план осуществится.