Я крепче сжимаю колоду таро, закрываю глаза и думаю про свет во тьме, я прочно стою на уготованном мне пути, защищенная не магией, но собственной волей. «Твой разум силен, Фелисити, – сказала доктор Ортега. – Ты можешь вызывать ужасные сущности. Но у тебя есть способность изгонять их».
Вот только пока я лежу в своем убежище, натянув одеяло на голову, ветка дерева упорно царапает окно, словно костяные пальцы скребутся в поисках входа, и я уверена как никогда, что даже лампы Отшельника недостаточно, чтобы удержать призраков в их могилах.
В этот день из анонимных источников поступила жалоба, согласно которой упомянутые дочери подозреваются в гнусном убийстве некоей Флоры Грейфрайар нечестивым способом, суд требует ареста Марджери Лемонт, Корделии Дарлинг, Беатрикс Уокер и Тамсин Пенхалигон из школы Дэллоуэй, чтобы предстали они перед нами и говорили правду перед Богом и Правосудием, дабы противостоять серьезному ущербу и разрушениям, нанесенным руками дьявола.
Неужели нет выхода за пределы разума?
Глава 7
Мы с Алекс полюбили друг друга, пройдя череду бед.
Во время первого семестра в Дэллоуэе я жила в Фаркуар-хаус в одной комнате с тощей, беспокойной девушкой по имени Тереза. У нее была скверная привычка ковыряться в голове и съедать то, что наскребла.
Желая держаться от Терезы подальше, я либо проводила больше времени в общей комнате Фаркуар, либо делала вид, что я из других домов. Там я пряталась в общих комнатах, вела дружбу с домоправительницами и пила тамошний чай.
Я познакомилась с Алекс в десять минут первого ночи в общей комнате Лемонт-хаус. Обычно к этому времени я с большой неохотой уже возвращалась в Фаркуар (к Терезиной перхоти), но предупреждение о буре заставило меня остаться. Нам говорили укрываться в доме, пока опасность не минует.
– Может быть, тебе лучше идти к себе? – сказала она, стоя в дверях. Она была одета во флисовую куртку и походные штаны, на ногах были уютные шерстяные тапочки, пользовавшиеся популярностью несколько лет, несмотря на их уродский вид.
– Снег все еще идет.
– Уверена, ты видела снег и раньше.
– Ммм, – выдавила я, гоняя в голове навязчивую мысль, что меня достал разговор с этой девушкой.
А вот ей, очевидно, было не в тягость болтать со мной. Алекс прошла в комнату и встала перед моим креслом, скрестив руки на груди. Я не пыталась делать вид, что не замечаю ее. Напротив, не сводила с нее глаз.
Прелестна. Может быть, ее слишком квадратные скулы, очень широко расставленные глаза, вечно всклокоченные рыжие волосы, неряшливо забранные в косу, и не делали ее королевой красоты, но бьющая из нее ключом энергия захватывала дыхание.
С первого дня я хотела ее.
В первый раз нам пришлось провести всю ночь, тесно прижавшись друг к другу на диване и поддерживая огонь в камине, потому что как только Алекс заговорила о падении нравственных устоев, отключили электричество.
Трудно удерживать к кому-то неприязнь, когда вы проводите вместе восемь часов в темноте. Алекс могла бы пойти спать. Я бы на ее месте пошла. Но она осталась, укутавшись в плед, и выяснилось, что мы обе любим Дафну Дюморье и Маргарет Этвуд, в одинаковой степени терпеть не можем заносчивых студенток естественнонаучных специальностей. А самое главное – мы обе были полны решимости попасть в Годвин-хаус.
Секретничать по ночам, чтобы стать подругами, было недостаточно. Я почти не видела ее после того случая, но лишь до того момента, как сломала руку в декабре. Мы встретились с Алекс в приемном отделении скорой помощи. Она лежала на каталке и корчилась от боли, покрываясь потом, как позже выяснилось, от приступа аппендицита. Алекс каким-то образом заметила меня и подозвала в основном для того, чтобы я придерживала ей волосы сзади, пока ее тошнило.
Я осталась с ней после того, как мою руку забинтовали. Ее мать – охваченная паникой, суматошно размахивающая руками, подобно дикой птице, женщина – появилась до того, как Алекс повезли в операционную. Мне удалось усадить госпожу Хейвуд на стул и успокоить. Я гладила ее по голове, как ребенка, пока Алекс корчилась на койке.
Я помню, как мисс Хейвуд меня очаровала: она плакала и говорила такие теплые слова, что Алекс, даже будучи в плохом состоянии, расцвела в ее присутствии. Мисс Хейвуд по-матерински прижалась губами к виску дочери.