Сугроб подо мной больше не смещается. Я сажусь на него легко, как насекомое, и сижу неподвижно. Если пошевелюсь, гора задрожит и избавится от меня.
Если я не буду шевелиться, я умру здесь.
– Так умри же, – говорит Алекс, и я, вздрогнув, просыпаюсь.
В коридоре уже темно. Высокие окна глазеют на темный лес, свечи погасли. Слышно только мое дыхание, тяжелое и прерывистое. Оно вырывается с шумом – болезненное, словно я все еще очень высоко над землей.
Я чувствую ее пальцы на затылке, ногти, похожие на осколки льда. Я судорожно озираюсь, но никого нет. По пустым коридорам Годвин-хаус тянутся тени, невидимые глаза пристально смотрят из высоких углов. Когда-то давно мне было так легко забыть рассказы об этом доме и пяти ведьмах из Дэллоуэя, которые жили здесь триста лет тому назад, об их крови у нас под ногами и костях, висящих на деревьях. Если в этих местах и водятся привидения, то это из-за убийств и магии, а не из-за Алекс Хейвуд.
Алекс была самой яркой в этих стенах. Она держала ночь в страхе.
Мне нужно включить свет. Но я не могу сдвинуться с этого места возле окна, не могу перестать сжимать колени обеими руками.
Ее здесь нет. Она умерла. Она умерла.
Я вскакиваю. Шатаясь, подхожу к ближайшему торшеру, дергаю за цепочку и включаю свет. Лампочка светится белым; я осматриваю помещение, чтобы убедиться в том, что никого нет. Конечно, никого нет. Боже, который час? Только 3:03 утра, высвечивает неимоверно яркий экран телефона. Уже слишком поздно, чтобы девушка в комнате Алекс все еще бодрствовала.
По дороге в свою комнату я зажигаю все лампы, сердце колотится, пока я поднимаюсь мимо второго этажа. «Не смотри, не смотри», – приказываю себе и спешу дальше на третий.
Придя в комнату, я запираю дверь и сажусь на корточки на ковре. В прошлом году я, возможно, произнесла бы заклинание, ведь круг света – моя защита от тьмы. Сейчас же мои руки трясутся так сильно, что три спички ломаются, прежде чем мне удается зажечь огонь. Я не рисую круг. Магии не существует. Я не произношу заклинание. Я всего лишь зажигаю три свечи и как можно ближе наклоняюсь к их теплу.
«Учись осознанному наблюдению, – сказала бы доктор Ортега. – Сосредоточься на пламени. Сосредоточься на чем-либо реальном».
Если что-то сверхъестественное и блуждает в этих стенах, оно не проявляет себя; тусклое пламя свечей мерцает и отбрасывает на стены колеблющиеся тени.
– Нет здесь никого, – шепчу я, и не успевают слова сорваться с моих губ, раздается стук в дверь.
Я так сильно вздрагиваю, что опрокидываю свечу. Шелковый ковер загорается практически мгновенно, желтое пламя быстро пожирает старинный узор. Я затаптываю остатки огня, когда кто-то спрашивает:
– Что вы делаете?
Я поднимаю глаза. В дверном проеме стоит замена Алекс. И хотя сейчас чуть больше трех часов утра, она одета так, будто собирается идти на собеседование на юридический факультет. У нее даже запонки на воротнике.
– Вызываю дьявола. А на что это похоже? – отвечаю я, но мои пылающие щеки выдают меня; такое унижение. Хочу опрокинуть остальные свечи и сжечь весь дом, чтобы никто не узнал о моем позоре.
Девушка приподнимает одну бровь.
У меня так никогда не получается, хотя я провела целую вечность у зеркала, пытаясь изобразить нечто подобное.
Я жду остроумного ответа, чего-то резкого и ранящего, подходящего этой странной, непредсказуемой девушке. Но она просто говорит:
– Вы оставили все лампы включенными.
– Я выключу.
– Спасибо. – Она поворачивается, чтобы уйти. Просто исчезнуть в темных коридорах дома и из моей жизни еще на несколько дней.
– Подождите, – говорю я, и она оборачивается, свет от свечей блуждает по ее лицу, отбрасывая странные тени под скулами. Я осторожно переступаю через тлеющие участки ковра, ощущая поднимающееся по ногам тепло, и протягиваю ладонь:
– Я – Фелисити. Фелисити Морроу.
Она медлит, разглядывает мою руку и, наконец, пожимает ее. Прохладная ладонь, крепкое рукопожатие.
– Эллис.
– Это фамилия или имя?
Она смеется и отпускает мою руку, оставляя мой вопрос без ответа. Я стою в дверном проеме, глядя, как она идет по коридору. Ее бедра не покачиваются при ходьбе. Она просто уверенно шагает, держа руки в карманах брюк.
Я не знаю, почему она пришла так рано. Не знаю, почему не говорит мне свое имя. Не знаю, почему она со мной не разговаривает, да и кто она вообще такая.
Но я хочу найти торчащую нитку на воротнике ее рубашки и потянуть за нее.