— Эй, пассажир, поезд уходит.
Подняла голову Нинка-Зазноба, села рывком на пол, злобно оглядывая их. Спросила хрипло:
— Чего надо?
— По подозрению…
— Опять по подозрению, — закричала девица так громко, что один из красноармейцев проснулся, тоже сел, настороженно оглядывая агентов, перебирая ремень винтовки.
— Дадим тебе поговорить с одним дядей рябым. Может знаете друг друга, — скучающе продолжал Семен Карпович, щуря глаза, ворочая шею, как будто болела она у него. А не знакома с ним если — выпустим опять. Гуляй на здоровье, досыпай ночку на вокзале.
— Из трамвая вытаскивают, из вокзала вытаскивают, — продолжала кричать Нинка-Зазноба, — что вы мне жить не даете, «собаки».
Семен Карпович нахмурился:
— Ну-ка, Костя, — приказал он, — подыми ее побыстрее, а то народ весь на вокзале перебудим.
Костя подхватил девушку, подкинул худое невесомое тело, толкнул в спину. Нинка-Зазноба споткнулась, едва не упала на спящих. Красноармеец прикрикнул:
— Эй, чего надо от девки?
— Уголовный розыск, — пояснил Семен Карпович. Красноармеец отложил винтовку, хмуро буркнул:
— Нашли время за девками гоняться, — и опять стал поудобнее устраиваться на полу.
Они повели арестованную в угрозыск по ночным улицам, слушая, как чертыхается она, и ругает их на чем свет стоит.
…Домой возвращались, когда подымалось солнце над городом. Тарахтели по мостовым подводы, спешили жители, покрикивали отстоявшие ночь возле контор сторожа, гремели тазы в пустынных и глухих старинных дворах. Мерно, как стук каблуков по асфальту, звучали слова Семена Карповича:
— Осмотр помещения, где произошло ограбление, обязателен, Константин, и необходим. Да не просто глянуть надо, а все тщательно осмотреть — все трещинки на окнах, все дверные ручки, каждую половицу, каждый уголок у стола. Мало ли зацепился вор за этот уголок, нитка повиснет. По нитке-то и найдем его. И весь дом надо обойти, и траву обшарить, и окрестности тоже, расспросить соседей на предмет — не видели ли посторонних. Приметы иногда укажут, а по приметам, бывало, я сразу же шел на квартиру к вору и добрецо отыскивал. И тут вот, в конторе этой, догадался я чья работа. Чесаный так работает. Чистюля, аккуратный вор. Все ящики закроет, все стулья на место поставит, замки запрет. Окно тоже прикроет. Все чин-чином, чтобы не сразу его хватились. Догадался я что он, ну, а ведь доказать надо было. Может и не он, гастролер какой. Или Нинка-Зазноба. В февральскую революцию арестовал я ее как-то тоже на вокзале — запомнилась ее спина с узенькими лопаточками, худа уж больно коза, прямо дальше некуда, на чем только и держится. Да и лохмы приметны. Глянул — и карточки не надо…
Дома уже, на крыльце, позевывая, продолжал поучать:
— Запоминай и ты, Константин. Как ходит преступник, как он ест, как моргает глазами, как шмыгает носом, как сморкается, даже как мочится. Потому что коль рецидивист — будешь не раз встречаться с ним. Посадишь его в тюрьму, а он через пару лет опять появится в городе. Опять надо будет ловить его за какую-нибудь проделку. Вот одного я, например, взял по прибаутке. Любил повторять: «как подобает». И вот однажды слышу в трамвае «как подобает» кто-то говорит. Вроде бы голос и прибаутка Соколова — был такой рецидивист, А обличье другое. Шляпа, усы, борода — что поп. Ну, подошел я и говорю: «Добрый день, Колюка. Уж больно красиво ты оделся». Тот и глаза вылупил и рот растопырил, что крокодил. Да как хоть вы, Семен Карпович? А так вот… По языку, не звонил бы без пользы…
Щурил глаза, был похож сейчас на доброго мужика из Фандеково, безобидного, слабенького… Только когда надо рождалась в Семене Карповиче кошачья ловкость. Умел он ударить в «больное» место, перебросить через себя, увернуться от ножа или кастета, подставить «ножку»… И день за днем все больше привязывался Костя к старому агенту. Ходить стал как и он — пружинисто, выставляя вперед плечи, готовый при случае, кинуться на сторону или упасть. Разговаривал с арестованными на его манер: «хватит мне егозить дурочку», «ты у меня поговоришь в каталажке», «а ну, выворачивай карманы, шельма». Посмеивался Семен Карпович, одобрительно похлопывал Костю по плечу:
— Молодец, Константин, добрым сыщиком будешь, по всему видно.
Но вот Яров, оказывается, был другого мнения. Однажды столкнулся с ним в коридоре, остановил:
— Погоди-ка, Пахомов, — заговорил хмурясь, покусывая нервно губы. — Дошли до меня частные сведения, что круты вы с арестованными. Ругаете их на чем свет стоит, да по шеям даете…