Яров быстро глянул на него и улыбнулся как-то растерянно. Постукал пальцами по столу, попросил тихо:
— Продолжайте розыск… Знаю, что бывали не раз на квартире Артемьева. Только еще надо побывать и на квартире, и на фабрике.
Мать расспросите. Да предупредите, чтобы не скрывала — привлечь можем как соучастницу… Вопросы есть у кого? — обратился он к сотрудникам. Вопросы нашлись. Варенцов попросил прибавить кормовых денег для своего «Джека», Иван Грахов потребовал, чтобы костюмерную и гримировочный отделы забрали у него и передали Шуре Разузиной. Поднялся Македон Капустин, тоном приказа попросился отпустить его на Южный фронт с коммунистическим боевым отрядом. Все только засмеялись иронически. Яров махнул на Македона рукой.
— Все тогда запросятся, а кто будет чистить здесь шпану? У вас ничего нет? — неожиданно обратился он к Семену Карповичу. Тот покачал головой, ответил все также обидчиво:
— Буду собираться за реку, на мануфактуру, как вы приказали…
12
И на фабрике Семена Карповича знали. Когда они пришли в фабком, стоявший возле окна коренастый мужчина в темной шляпе, сером полувоенном кителе, сунувший руки в карманы солдатских галифе, воскликнул:
— Можно подумать, что и революции не было. Будто и сейчас сидит Бибиков. Как это вас, господин Шаманов, взяли опять в сыскное? За заслуги перед царем-батюшкой?
Костю удивило спокойствие Шаманова, его ворчливый голос:
— Меня с Бибиковым не равняй, товарищ фабкомовец. У Бибикова три дома было, а я как жил в двух комнатушках, так и живу… Одни иконы нажил, да катар кишок…
Фабкомовец теперь повеселел, засмеялся. Вышел им навстречу, поздоровался.
— Кого ищете?
— Мать Артемьева повидать надо. Да может на фабрике есть слухи насчет проживания Артемьева…
— Артемьева…
Фабкомовец посуровел, ожег их обоих взглядом черных глаз.
— Что же это вы, товарищи. Бандиты разгуливают, как говорится, по Питерской-Ямской, а разговоры на наши пролетарские головы. Мол, вон фабричные что творят. Обирают голодающих детишек. Пьют да жрут, как господа старорежимные. А уголовные власти, да Чека сквозь пальцы…
— Сквозь пальцы, — хмуро повторил Семен Карпович. — У нас за прошлый месяц остались нераскрытыми по губернии семь убийств, двадцать краж со взломом, десяток случаев мошенничества. А штат всего десять человек, с врачом считая. Тут хоть разорвись…
— Хоть разорвись, — помягчел сразу же фабкомовец. — Трудно сейчас всем, ничего не скажешь. Насчет проживания Артемьева нет разговоров на фабрике. А Артемьева ватерщицей работает. Тяжело женщине. И семья такая, да тут еще сын. Только и слышишь «Артемьев, Артемьев». Матки детей даже пугают этой фамилией…
— Вне закона он объявлен. По всей можно сказать России. Преступник государственной величины — добавил Семен Карпович. — Ну да вы покажите, где работает Артемьева…
Фабкомовец защелкнул стол на ключ и пошел к выходу, на булыжный двор фабрики. В конце двора, возле старой бани, строем ходили пареньки с макетами винтовок.
— На фронт? — спросил Семен Карпович. Фабкомовец кивнул головой.
— Готовим еще один отряд. Шестнадцатилетние уже идут.
Стал рассказывать им о делах ткачей, словно бы они были какое важное начальство с проверкой. Нефть вся спалена, дров тоже нет. Даже все заборы вокруг ткацкой переломали для топок, даже сараюшки, что стояли по берегу реки, да в пойме за казармами.
— Хорошо еще, что сырье храним. Есть хлопка немного да угаров можно наскрести на складах пудов до пятисот.
Он покосился почему-то недобро на Семена Карповича:
— Слышали, что творилось у нас недавно? Наплела меньшевистская зараза всяких слухов да сплетен, ропот поднялся. Остановилась вся фабрика. Одному из наших фабкомовцев на митинге в голову запустили шпулиной. На другого наговорили, что он от белых булок да от икры паюсной нос уже воротит. Хотели даже спустить с пятого этажа. Хорошо трезвые головы доказали, что человек наравне со всеми кладет зубы на полку. Сейчас вот поуспокоились, поутихли.
Он вступил на первую ступеньку лестницы, ведущей на третий этаж ватерного цеха и замолчал. Подымался тяжело, через ступеньку отдуваясь и вытирая лоб донышком помятой шляпы. Пожаловался на последней площадке:
— Прямо Кавказ. Внутрях, как в ткацком, качается. Годы не те. Да еще пять лет ссылки. Кабы не они, так глядишь тоже был бы против Деникина там или Колчака. А тут не взяли. Доживай говорят здесь, на фабрике…