Возле ворот, привязанная к чугунной тумбе, стояла лошадь. С хрустом выбирала из торбы траву, встряхивала черной гривой, словно гоняя паутов. Из калитки вышел высокий сутулый мужчина в синей выцветшей гимнастерке, подпоясанный широким солдатским ремнем с оловянной пряжкой, совершенно лысый, с русыми пушистыми усами. Глаза под такими же русыми пушистыми бровями юркие и цепкие.
— Тебе чего тут надо, парень? — спросил.
Голос был тонкий, а шея вытянулась, как у обозлившегося гусака.
— Я к Александре Ивановне Федоровой. Здесь она живет. А дверь, вон, забита…
— К Александре Ивановне, — повторил дядька, сразу потеплевшим голосом. — Здесь, здесь она живет. Со двора вход в самом низу, под лестницей. Только где-нибудь сейчас за едой рыщет, может даже на толкучке. Меняет, поди-ка, барахлишко на продукты. А жара-то, прости господи, как у негров все равно в Африке…
Он отвязал торбу, бросил ее на подводу, потом отвязал вожжи и опять обернулся к Косте:
— В гости или так переночевать только?
— На работу хочу устроиться, — ответил Костя, удивляясь дотошности дядьки.
Теперь дядька совсем стал ласковым. Заулыбался, похлопывая прутом по штанам, не то плюшевым, не то из бархата. Пузырями набегали они на кургузые запыленные сапоги.
— Она устроит, — пообещал. — Она все ходы и выходы знает, как в каторжной тюрьме работает в уборщицах. Устроит, — прибавил уже задумчиво. — А тебя как звать-то?
— Костей.
— А отчество?
Костя засмеялся растерянно. Уж очень чудной дядька. Видно, язык у него на болтовню больной.
— Я ведь еще неженатый, какое тут отчество. Просто Костюха.
Дядька погрозил пальцем зачем-то:
— Должность тебе тетка Александра сыщет приличную. Так что отчество понадобится. Так как все же отца-то зовут твоего?
— Ну, Пантелей.
— Стало быть, Константин Пантелеевич, — проговорил извозчик, впрыгивая на подводу, забирая вожжи в кулак.
Костя так и врос в землю. Смотрел с открытым ртом, как бултыхается на рытвинах улочки подвода, качается лысая голова на тонкой коричневой шее. С чего бы это дядька такой уважительный к нему? Будто он, Костя Пахомов, господин какой, вроде уездного доктора или там Егора Ивановича Побегалова, бывшего владельца пароходов в Петрограде.
3
На двери квартиры Александры Ивановны висел замок, наверное, фунтов десять весом. Такие замки зажиточные фандековские мужики обычно вешали на амбары с зерном. Костя вышел, сел на ступеньку крыльца, вытянув усталые ноги. И тотчас же выбежал из-за угла мальчишка лет десяти, круглолицый, белоголовый, в нижней рубашонке, штанишках. Уставился на Костю голубыми глазенками. Потом спросил:
— Ты к кому?
— Я Александру Ивановну жду, жить у нее буду.
— Ага, — радостно воскликнул мальчишка, — значит, ты тоже сыщик?
— Это почему?
— А потому что все в этом доме сыщики, — пояснил важно мальчишка. — И Семен Карпович, и Николай Николаевич, и дедушка Василий был в сыскном, помер, и дядя Тихон у тети Александры тоже был сыщик, да убили его. Значит, и ты.
Его слова сильно не понравились Косте. Он хмуро буркнул:
— Не собираюсь я в сыщики. На фабрику пойду, в ткачи…
Чтобы переменить разговор, спросил:
— Тебя как зовут.
— Петькой, — ответил мальчишка и кивнул головой на небольшой из красного кирпича дом в глубине двора. — Здесь я живу. Отец на станции извозчиком работает, а мать, она не родная мне только, дома. Она портниха, шьет кому что. А еще Настька…
— А Настька кто?
— Это сестра моя. Она в конторе работает машинисткой.
И убежал, как вспомнив что-то важное. Опять Костя остался один. Но ждать было не скучно. Из «дома сыщиков» вышла старуха с темным лицом, в длинной красной кофте, длинном голубом платье, драных шлепанцах и с тазом в костлявых руках. Дошаркала до стоявшего рядом с домом Петьки кирпичного каретника и выплеснула воду. Тотчас же с треском раскрылось окошко в доме. Показалась молодая женщина в халате, закричала на всю улицу с руганью:
— Ты бы себе в морду плеснула эту гадость. Словно место другое не нашла.
— Эко диво, — громко ответила старуха, — жирней будет навоз, Фекла Ивановна…
— Я тебе, ведьма, покажу Феклу Ивановну, — замахала рукой женщина, едва не вываливаясь из окна. Круглое рябое лицо ее побагровело от злости. Старуха тем временем резво возвратилась на крыльцо и отсюда пригрозила:
— Ничего, придет время и каретник у Силантия отберут. Лошадей отобрали и каретник тоже возьмут. Останется твой старый лысый хрен на бобах. Тоже пойдешь куда-нибудь землю копать с господами, отбарствуешь…