— Прочь, мальчишка! Повторять не буду! — прогремел отец.
Аннабел рискнула приоткрыть глаза как раз в тот момент, когда он замахнулся на Бо канделябром, но тот оказался проворнее и сообразительнее, чем основательно пьяный отец, и легко увернулся, но тем самым только еще больше его разъярил. Бо стал отступать к двери, но маркиз двинулся к нему, пытаясь нанести удар, и опять промахнулся. Брат же продолжал отступать, стараясь отвлечь внимание отца от мамы и удержать его от ударов, пусть и с риском для себя.
Утерев слезы ладошками, Аннабел распахнула дверь, понадеявшись, что брат сообразит выскочить, если понадобится, но Бо и не собирался бежать, несмотря на то что его противник в три раза старше и гораздо больше. Как только ему удалось отвлечь внимание отца от матери, он расправил свои худые плечики и, вздернув подбородок, опять поднял кулаки и встал в стойку.
— Если тебе так хочется кого-нибудь ударить, давай, бей меня! — гневно процедил Бо, с ненавистью глядя на отца.
Мать выскочила из угла, пытаясь защитить сына, но следующий удар подсвечником с хрустом пришелся Бо в челюсть сбоку, сбил его с ног, и он опрокинулся на спину.
— Нет! — закричала мать.
Аннабел ахнула, увидев, как кровь хлынула у него изо рта, и бросилась к брату. Упав рядом с ним на колени, подложила ему под голову подол своей ночной сорочки, и на ткани моментально растеклось кроваво-красное пятно.
Мама тут же оказалась рядом, откинула с потного, окровавленного лица сына светлые волосы, чтобы оценить тяжесть раны, и в безумной тревоге склонилась к нему.
Над ними возвышался маркиз, но смотрел на сына с таким видом, словно ему было безразлично, жив тот или нет.
— Так и надо паршивцу, — уронив на ковер окровавленный канделябр, он нетвердой походкой двинулся вон из комнаты. — Не надо вставать у меня на пути, это не твое дело. Мал еще отцу противоречить.
Аннабел перевела дыхание. Отец получил удовлетворение… по крайней мере, на эту ночь, как обычно. Как только ему удавалось серьезно избить жену или сына, он всегда выметался из дома. Это был кошмарный способ добиться его исчезновения, но Белл всегда был готов принять удар на себя как раз по этой причине.
Слезы ручьем потекли по щекам Аннабел. Она еще усерднее принялась молиться, чтобы брат пришел в себя.
— Аннабел, дорогая, — услышала она шепот матери сквозь слезы. — Иди скажи Мэри, чтобы принесла воды и полотенце. Быстрее!
Девочка поняла, что мама не хотела, чтобы она оставалась здесь: дети не должны становиться свидетелями таких сцен, — но Аннабел уже не раз слышала крики в ночи и не собиралась прятаться в постели в то время, когда мать и брат нуждались в ней. Единственное, на что ей не хватало смелости, — это, как брат, выступить вперед и отвлечь на себя ярость отца. Но придет время, и она сможет. В один прекрасный день она вот так же даст отпор этому деспоту. Сможет! Она пообещала себе это. Если бы не струсила, сделала бы это сегодняшней ночью.
Уступив место матери, чтобы поддерживать голову брата, девочка подобрала окровавленный подол ночной сорочки и, выскочив из комнаты, бегом, что было сил, помчалась через темный коридор в холл. Торопливо вскарабкавшись по ступенькам лестницы для слуг, она бросилась к спальне Мэри. Та была ее гувернанткой, и ей единственной из всех слуг мама доверяла семейные тайны. Спальня Мэри была первой справа на четвертом этаже, и Аннабел проскользнула внутрь, не постучав, а затем в жуткой темноте приблизилась к кровати гувернантки, осторожно потрясла ее и в отчаянии прошептала:
— Мэри, проснитесь!
Глаза девушки моментально открылись.
— О! Аннабел, милая, что стряслось? Неужели опять?…
Мэри сразу поняла, почему ее подопечная оказалась здесь.
— Нужны вода и полотенце, для Бо, — выдохнула Аннабел.
Мэри, откинув одеяло, встала, зажгла свечу и накинула халат.
— Я сейчас же спущусь на кухню и все подготовлю. Принесу все сама, так что ты возвращайся.
Аннабел согласно кивнула. Так всегда было и раньше. Дальнейших объяснений не требовалось. Девочка побежала обратно туда, где могла понадобиться ее помощь.
К той минуте, когда она вновь оказалась рядом с братом, его голубые глаза были открыты, а подбородок приобрел страшный фиолетовый цвет с примесью синего и черного. Мама, как могла, стерла с него кровь своей ночной сорочкой и, продолжая удерживать голову сына, поглаживала его волосы, пытаясь успокоить.