Натали вдруг нестерпимо захотелось напоследок довести его до бешенства. Она прекрасно знала, что на рубашки Джеймс тратил немыслимые суммы и потому дрожал над ними, как над сокровищами.
— А у меня времени предостаточно, — нарочито медленно произнесла она. — Вот только твоих рубашек давно нет.
— Как это нет? — недоуменно спросил Джеймс. — Где же они?
— Понимаешь, в последнее время я обзавелась тьмой новых нарядов, — еще неторопливее принялась объяснять Натали, виртуозно играя на нервах отъявленного мерзавца, по которому до сих пор сходила с ума. — Несколькими платьями, юбочками, топиками… Все красивое — просто загляденье! И разумеется, настоящее. То есть непосредственно от Шанель, от Донны Каран…
— А нельзя поконкретнее? — перебил ее Джеймс, пыхтя от злости.
— Как это «поконкретнее»? — спросила Натали, прикидываясь, будто не понимает, что он имеет в виду. — Ты не знаешь, кто такая Донна Каран?
— Знаю, — процедил Джеймс сквозь зубы. — Но сейчас она интересует меня меньше всего на свете!
— А что больше всего? — снова спросила Натали, продолжая разыгрывать дурочку.
— Рубашки! — рявкнул Джеймс, окончательно выходя из себя.
Рубашки, гулким эхом отозвалось в мозгу Натали. Ей было нестерпимо больно, но она поклялась себе, что достойно доиграет роль, и, с силой сжав кулак, на удивление спокойно произнесла:
— А почему ты так нервничаешь? Неужели ни капельки не рад за меня? Я обожаю всякие наряды и теперь…
— А откуда они у тебя, черт возьми? — совершенно неожиданно спросил Джеймс. — Нашла себе дружка побогаче?
Натали рассмеялась — впервые за две недели. Джеймс пожалел-таки, что ушел от нее, даже на миг забыл о своих проклятых рубашках.
— Это не твое дело, — сказала она спокойно. — Теперь моя личная жизнь тебя не касается.
— Верни мне мои вещи, — потребовал Джеймс, чеканя каждое слово. Он явно был страшно зол.
Но Натали не испытывала и подобия радости. Несмотря на нынешнюю маленькую победу, проигравшей в этой схватке была она. Более чем проигравшей, разбитой в пух и прах. На нее вдруг навалилась страшная усталость, захотелось вернуться в кровать, закрыть глаза и забыться сном.
— Твоих вещей у меня нет, — произнесла она своим обычным голосом, поскольку продолжать ломать комедию у нее пропала всякая охота. — Я выбросила их.
— Выбросила?! Да ты в своем уме? За эти рубашки я выложил целое состояние!
— Мне плевать. Прощай.
Натали положила трубку, но вместо того, чтобы перейти в спальню, опустила голову, прижала к лицу ладони и просидела так бесконечно долго. Джеймса слегка задела ее выдумка, но утраченные рубашки взволновали гораздо сильнее. Он оказался законченным подонком, а она все равно его любила. Собственные чувства вызывали в ней отвращение, разговор с Джеймсом казался пошлым, жажда сбежать из этого мира достигла предела.
С этого дня мечта получить ответ из монастыря стала для нее единственным, ради чего хотелось продолжать жить. Остальное окончательно обесцветилось и опротивело. Даже общение с вернувшимися из Калифорнии родителями не принесло успокоения. Мать с отцом были частью неприглядной действительности и тоже кривили душой, пусть в мелочах и довольно редко. Теперь Натали подмечала любой изъян и реагировала на это крайне болезненно.
Мама сразу заметила ее бледность и пристала с расспросами. Нормально ли питаешься? Достаточно ли бываешь на свежем воздухе? Не слишком ли много работаешь? Натали сразу призналась, что очень от всего устала и что с модельным бизнесом завязала.
— И хорошо сделала, — заявил отец, всегда относившийся к этому занятию дочери с большим скептицизмом. — Окончи университет, потом найдешь себе достойную работу.
— И эта работа была достойной, — возразила мать, в молодости сама мечтавшая сниматься для журналов и рекламных роликов. — Но если ты устала, то действительно поступила правильно. Может, куда-нибудь съездишь перед учебой, раз свободного времени у тебя теперь хоть отбавляй?
Натали покачала головой, но о том, что и с учебой собирается покончить, равно как и с остальными мирскими делами, не сказала. Родители переполошились бы, принялись бы уговаривать ее, умолять одуматься. Мама, чего доброго, упала бы в обморок, а отец поднял бы шум. В общем, о намерениях своей дочери им пока не следовало знать.
— А у Джеймса как дела? — поинтересовался отец.
Натали этого вопроса ждала целый вечер и боялась как огня. О завершении их с Джеймсом романа родители, разумеется, должны были узнать, но она не желала показывать, что чувствует себя потерянной и раздавленной, тряпкой, о которую вытерли ноги.