– Деньги изрядные… но как скоро они окупятся? Не выгоднее ли будет здесь их в торговлю вложить? – усмехнулся тот же господин.
– Ну, в этом году я всяко не успею, а в следующем… Если несколько книг приготовить к книжной ярмарке, коих в Америке проходит пять в году – я крупные имею в виду – за десять ярмарочных дней вполне возможно каждую книгу продать в десяти тысячах штук. Пять книг – издательство уже вполовину окупится, а ярмарок, как я сказал, в году пять штук случается – это только те, про которые я твердо знаю…
– И сколь много подобное устроительство может занять времени?
– Я это тоже посчитал. За четыре месяца с нуля, то есть с получения нужной суммы, можно все устроить и начать торговлю…
– Так-то оно так… но где же столько новых книг-то взять?
– Да для американцев и наши старые будут новыми – усмехнулся я. – Я как-то им анекдотец рассказал времен Очакова и покоренья Крыма, когда на пароходе в Европу плыл – так все янки анекдотец сей друг другу неделю пересказывали и смеяться не уставали.
– Какой?
– Да поспорили офицеры, русский, немецкий и французский, у кого денщик больше съест…
Штирлиц говорил, что запоминается последняя фраза. Врал – запоминается фраза, в которой говорится о сотне с лишним процентов прибыли в год. Когда "вечер воспоминаний" закончился, ко мне подошли сразу человек десять, и минимум шестеро занимали верхние строчки в "Царицынском списке Форбса". Так, перекинуться парой слов…
Парой слов и перекинулись – я, откровенно говоря, устал как собака, ведь только книжек подписал сотен семь. Вообще-то каждому "гостю" был обещан один автограф, но богатые потому и богатые, что умеют экономить, и та же Шешинцева ко мне с книжками в каждом из трех перерывов подходила. Зато на следующее утро с шестеркой из "Царицынского Форбса" я встретился отдельно в специально для этой цели снятом номере "Национальных номеров" (причем за него платил опять же не я) и там была достигнута договоренность о создании товарищества на паях "Американский издательский дом". С начальным капиталом в двести пятьдесят тысяч рублей…
Глава 4
Евдокия Петровна не уставала удивляться новым соседям. Причем с того самого дня, когда старый военный моряк приехал с городским барином обсуждать, какой ему – моряку, да в чинах немалых – тут дом ставить. Барин – он как раз должен был строительством управлять, а моряк…
Перед тем как уехать, он подошел в ней и, спросивши, не она ли будет Евдокией Петровной Нехорошевой, предложил ей работу поварихой для рабочих на будущей стройке. Ну, это-то не диво… чудно другое было: получив согласие, он тут же ей денег дал двадцать пять целковых и сказал, что она "поварихой числится с сегодняшнего дня". А на вопрос "кому сегодня готовить и что" ответил, что "как рабочие приедут, так и готовить начнешь, а что – потом скажу". И неделю никаких рабочих там и не было…
Потом-то приехали. Сначала – пятеро – и тут же печь-плиту поставили, навес над столом, лавки – это где потом рабочие со стройки снедать будут. А под конец – привезли целую телегу чугунов, кастрюль, сковород… тарелок и ложек несчитано. Два самовара еще – а потом сказали, чтоб Евдокия посуду берегла словно свою, потому как стройка закончится – и вся посуда ей останется…
Потом-то кухарить пришлось от зари до зари, но зато и сама она, и дети от пуза ели: морской старик-то отдельно приказал им при кухне кормиться и "ни в чем себе не отказывать". И еще "не отказывать" Димке Гаврилову, который вовсе на стройке и не работал, и Кузьке сухорукому с племянниками, и Дьяченкам – детям только, Павле и меньшим ее братьям – щей да каши лить сколько съедят… А на резонный вопрос "с чего бы это" старый моряк сказал, что "внук так желает".
Внука этого Евдокия Петровна до конца строительства так и не повидала. Да и после, когда в новый домище приехали сразу жить очень много людей – тоже. Дуня специально спросила у тетки, что постарше – она оказалась "домоправительницей", вроде главной прислуги. И та сказала, что внук этот куда-то в заграницы уехал.
Правда, теперь про Димку-соседа понятно стало: внук-то оказался тем молнией убитым барином, которого Димка на повозке землемера в город доставил – и он же "писателем", что по весне им лошадь подарил. Но с прочими только чуднее все стало: Димка говорил, что барина он в жизни никогда раньше не видал, и с ним и не разговаривал даже: тот как вусмерть убитый на санках валялся. И потому откуда сей внук всех в имена и фамилии знал, было уму непостижимо. А у хозяина – урядник сказал, что капитан он, и вообще полковник – Дуня спрашивать забоялась.