Потрясенный шахиншах выслал Ормизда из страны, не тронув.
А я задумался… Как мало ценятся в современном христианском сообществе такие добродетели, как честь, достоинство и элементарная порядочность!
Понятия о приличии почти никогда не определяют христианских поступков. Мне кажется, что это неправильно, потому что чувство собственного достоинства — не гордыня, а одна из христианских добродетелей… Мне кажется, что существует целый ряд греческих слов, которые в своем семантическом поле имеют значения «достоинство» или «порядочность». Они же в Новом Завете означают подлинно христианские свойства характера. Это и χρηστότης, и ἀρετή, и ἄξιος, и другие…
А вы как думаете? Прилично ли христианину иметь чувство собственного достоинства, быть порядочным и человеком чести в высоком смысле этого слова? Христианин — это тот самый восточный Благородный Муж? Этакий акунинский Эраст Петрович Фандорин, только с христианским мировоззрением? Я думаю, что да! И к этому надо стремиться!
Выбор за каждым из нас!
10. Безымянный греческий монах…
Два одессита пошли в гости. Подходят к двери.
Один стучит ногой.
— Сема, но почему ты стучишь ногой?
— Пусть думают, что у нас руки заняты подарками!
Сегодняшнюю историю поведал нам практически наш современник. Греческий монах по имени Арсений Езнепидис, известный миру, как Паисий Святогорец.
Главный герой этой истории остался безымянным и это глубоко символично. Скоро вы поймете, почему…
В Греции, где подвизался монашескими подвигами сам Паисий, в одном из монастырей был обычай: монахи в качестве послушания выполняли разномастную работу для местных крестьян. Быт греческого крестьянина начала 20 века не был омрачен ужасами коллективизации и продразверстки, но все же трудиться приходилось немало. Богатыми были далеко не все…
Монахи, дававшие обет нестяжательства, разумеется, могли бы стать бесплатной рабочей силой для иного предприимчивого и не обремененного совестью селянина-кулака. Но ведь не зря в Греции всё есть, кроме коммунизма, поэтому совесть у местных крестьян водилась. И монаху-помощнику небольшое денежное вознаграждение всегда выплачивалось. Не желая обидеть хозяев, монах вознаграждение брал, но, по сложившийся традиции, был обязан тут же раздать эти деньги нищим. Таковы были правила игры, и они соблюдались самозабвенно и неизменно.
Всю устоявшуюся религиозную отчетность в стиле «тишь-да-гладь-да-Божья-благодать» портил только один монах, имени которого Паисий не запомнил (а, может быть, и специально не упомянул). Этот монах денежку от крестьян брал, засовывал в специально пошитый кошель и прятал в складках рясы. То есть нагло нарушал обет нестяжательства. Дело осложнялось тем, что наш инок и не скрывал того, что деньги берет и нищим не раздает. Но на исповеди в грехе стяжательства не каялся… Был скуп на слова, на вопросы братии не отвечал, отмалчивался…
Инока окрестили жадиной и скрягой. О нем постоянно наушничали начальству, но брат отличался скромностью в одежде, в тайноеденьи замечен не был, имуществом не обрастал… Т. е. предъявить ему обвинение не представлялось возможным. Все решили, что брат попросту свихнулся и деньги копит чисто ради спортивного интереса. Этакий нумизмат в рясе. Скряга-собака-на-сене!
Так и жил он в атмосфере легкого презрения, смешанного с недоумением… Жил, пока не умер…
А на похороны вдруг стал стекаться народ из окрестных деревень. Тут-то все и открылось. Оказывается анонимный инок, работая в разных усадьбах, примечал людей, дошедших до крайней нужды. А, приметив, начинал копить для них деньги. Скопив нужную сумму, он тайно покупал для них вола или новую борону или еще какую-нибудь необходимую в хозяйстве вещь. Несколько десятков семей были спасены им от разорения, нищеты или голодной смерти.
Но мораль этой истории вовсе не в том, что надо заниматься благотворительностью, помогая ближнему «не рыбой, а удочкой».