Бенни Хинн:
«Кто-то нападает на меня из-за моих учений. Я хочу тебе сказать, «брат», ты смотри мне!.. Я искал хоть одну цитату в Библии, но не могу найти ее, хоть одно место в Библии, где бы говорилось: «Если тебе не нравится человек — убей его». Я бы сильно хотел найти такое… У вас ума нет, вы просто воняете, люди! Это то, как я о вас думаю! Иногда я хочу, чтобы Господь дал мне автомат Святого Духа, чтобы я вам отстрелил голову».
6. Евангелие процветания было не в моде, поэтому приходилось шифроваться, прикидываясь бедным, но на деле явно пристрастие к лучшей еде и средневековому vip-обслуживанию.
Жаль только, что сходства с седьмым пунктом у современных «Дезидериев» не наблюдается… Не спешат разоблачать их в церквах и не изгоняют из городов…
По-прежнему «французики из Бордо», надсаживая грудь, собирают вокруг себя род веча, обирая доверчивых простаков и души бедные калеча…
Вот такая вот вышла не совсем мораль, но параллель с современностью…
2. Несправедливо оклеветан
Сегодня мы вспомним об одном средневековом епископе. Имечко у него заковыристое Претекстат… Видимо, поэтому друзья называли его просто Прикс. Нечего язык-то ломать!:)
Был он епископом в галльском городе Руане. Его жизнь представляет собой целую цепь несчастий и предательств.
Во-первых, он окрестил однажды перспективного юношу по имени Меровей (от которого, ни много ни мало, пошла есть династия Меровингов). А крестный сынок мало того, что захватил Руан, так еще и вымогал у крестного папаши деньги. За что и получал обличения. Меровея из Руана позже выгнали. Но на этом злоключения Претекстата не закончились…
Любовь к Меровею и личная доброта вышли Претекстату боком, когда его захотел изничтожить король Хильперик (кровный папаша Меровея, с сынком рассорившийся… собственно он и выгнал Меровея из Руана).
А дело было так: когда-то королева Брунгильда (из соседнего королевства Австразии) отдала епископу на хранение пять узлов с разными ценными цацками. Видимо, у епископа дом был самый надежный. Банков-то с бронированными стенами еще не изобрели, а воры тогда были воспитанней нынешних и из церкви воровать стеснялись…
Вот она, Брунгильда… Не правда ли, красавица?
Королева потребовала потом свои цацки назад, но послала всего двух слуг. Эти два немощных малых смогли утащить только один узел. Потом, видимо, потренировавшись, они смогли унести еще два узла. А там, то ли Брунгильда сбилась со счету, то ли слуги окончательно надорвались и сказали: «Ну-ка в баню эти тяжести…», только за оставшимися двумя узлами долго никто не приходил. И епископ, будучи человеком добрым, не построил себе новую дачу и не купил себе средневековый джип. Он по завету Христа начал потихоньку эти драгоценности раздавать народу. Благотворительностью занялся… Дело, между прочим, весьма достойное…
Но беда была в том, что Брунгильда за два года до этих событий воевала с Хильпериком, даже побывала в плену и была отпущена. Хильперик, узнав, что личные вещи Брунгильды раздариваются народу, заподозрил неладное. Уж не сеется ли смута? Не скупает ли подлая змеюка
Претекстат оправдывался, как мог… Дескать, ваше величество, я исключительно по доброте душевной. Но тщетно. Если уж король захотел истребить смуту, он своего добьется.
А дальше началось форменное безобразие. Претекстата арестовали, подослали лжесвидетелей, которые «подтвердили», что епископ их подкупал и призывал к свержению законного государя в пользу Меровея.
Да еще и супруга Хильперика Фредегонда (ну и имечки у них были!) невзлюбила Претекстата. Не знаю, чем он ей не понравился. Скорее всего тем, что не лебезил перед ней и был для нее ходячим укором совести. Фредегонда-то сначала была любовницей Хильперика, отравила его жену… И, кстати, потом она отравит и самого Хильперика, чтобы посадить на престол собственного сына. Словом, змеюка была еще та! Вредная баба…
Вот они, змеи, Хильперик с Фредегондой:
И среди такого змеиного клубка и проповедовал несчастный Претекстат, пока не попал как кур в ощип.
Итак, его посадили в тюрьму и стали добиваться от него того, что позже прокурор Вышинский назовет царицей доказательств — чистосердечного признания. Надо думать, что методы, побуждающие к признанию, в те годы были не слишком гуманны. Но епископ держался стойко, все обвинения отметал.