Выбрать главу

А вот собачку было уже не вернуть… Рыцарь погоревал о невинно убиенной живой душе и похоронил песика с почестями.

Поставили могильный камень, насадили вокруг деревьев и соорудили склеп. А тут и народ потянулся к новой святыне. Уж не знаю, кому первому пришла в голову идея вступить в молитвенное общение с новопреставленной собачкой, но вскоре по таким молитвам стали совершаться многочисленные чудеса…

Причем, чем сильнее этому противилось местное духовенство, тем настойчивей рассказывали, как у младенцев, которых приносят на склеп святого Гинфорта, проходят различные хвори…

Все это породило целый культ.

Главный герой трилогии Бернарда Корнуэлла «Арлекин», «Скиталец», «Еретик» — Томас из Хуктона — до определенного момента полушутя-полусерьезно почитает Святого Гинфорта, молится ему и носит на шее засушенную собачью лапу, которую он выдает за мощи Святого Гинфорта.

Этот склеп был полностью разрушен только в 1930-х годах, но младенцы, говорят, и по сей день исцеляются… Приносят на бывшую могилку святого песика хворающих младенцев, а уносят здоровеньких… Т. е. мамам нравится говорить, что уносят здоровеньких, а на самом деле вряд ли…

Вот такая вот святыня. Ну, само собой, тоже «богословские» обоснования есть…

«Что же плохого в этом? — спросите вы, — исцеляются же люди, хотя бы от эффекта плацебо».

А плохо тут то, что все эти «святыни» представляют какую угодно религию, только не христианство. Нет в этих «реликвиях» ничего от той Радостной Вести, которую принес в мир Иисус Христос. И дело тут даже не в идолопоклонстве (хотя и это грех страшный, как его ни прикрывай фиговым листком семантической разницы между поклонением и почитанием)…

Дело тут в том, что люди, называющие себя христианами, на самом деле живут в страхе. Им неведома радость общения с Христом. Неведомо счастье прощения грехов. Они погрязли в своих бытовых неудобствах и горестях. Об этом хорошо писал известный русский религиозный философ:

Суеверия являются тенью верований, и они всегда означают страхи. Человек суеверный есть человек страшащийся, трепещущий. Религия создает различие между «сакральным» и «профанным» и вызывает страх перед «сакральным». Религия создает различие между «чистым» и «нечистым» и вызывает одного рода страх перед «чистым», другого рода страх перед «нечистым». Религия закона вызывает страх перед законом, трепет и дрожь перед нарушением закона, окутывающего жизнь. Религиозные верования и освобождают от страха, и создают неисчислимое количество новых страхов, ибо они стоят под знаком греха. Только Евангелие освобождает от страха, ибо освобождение от страха есть действие благодати Христовой.

Н.А. Бердяев. О назначении человека
* * *

Люди боятся, что у них не будет счастья, денег, здоровья, детей, защиты, удачи на экзаменах. И этот страх толкает их на нелогичное поклонение вещественным святыням. Люди готовы отстоять очередь сутки на морозе и, чтобы у ребенка «прошли глазки», отморозить ему почки…

— До Бога высоко, до царя далеко, а собачий нос на станции метро «Площадь Революции», да пояс Богородицы рядышком, стоит только руку протянуть…

Вот и остается в стороне Истинный Бог, которого Писание называет скорым Помощником в бедах (Пс.45:2). А с Ним в стороне остаются Евангелие и радость спасения…

Кстати, с именем Христофора (который часто теперь отождествляется со святым Гинфортом) связано поверье: достаточно увидеть его изображение-образ, чтобы в этот день случайно не умереть…

И то правда, зачем нам воскресение Христа, когда у нас иконка святой «говорящей» собачки?

Удивительно, что любители суеверий не ставят изображение «Святого псоглавца» в качестве экранной заставки сотового телефона… Куда уж проще, смотри каждый день и живи вечно. Только вот вечная жизнь дается совсем по другим правилам… По другим правилам дается и благословение…

И уж конечно совсем по-другому освобождает Господь от страхов…

Христос воскрес, радость моя!

Туда смотри, странница со Пскова! А не на собачку говорящую…

18. Всем выйти из гоголевской шинели!

Фраза про то, что все мы якобы вышли из этого пресловутого форменного пальто со складками на спине, приписываема Достоевскому, а на самом деле принадлежит французу Эжену Вогюэ.