– Что?
– Надоело тебе со мной возиться, да? Скоро освободишься…
Зачем он это сказал! У Вивианы мгновенно и стремительно испортилось настроение. День немедленно померк, ощутимо похолодало, и девушка сердито запахнула небрежно расстегнутую замшевую куртку.
– Не говори глупости. Пошли домой, холодно.
– Идем. Джейд! Домой! Да, вот еще что… Ви, мне пора от тебя переезжать. Учеба у нас уже не такая интенсивная, а тебе надо отдохнуть от нас с Джейдом.
Она резко остановилась, потому что сердце заболело.
– Ты… хочешь уехать?
– Я так думаю, через пару дней съедем. Квартиру я присмотрел, недалеко от тебя, так что гулять с Джейдом будем ходить сюда же.
– Шейн, я не понимаю, какая надобность?
– Ви, тебе же неудобно так жить. Ты не обязана…
Она отвернулась и стремительно пошла вперед, а недоумевающий Шейн переглянулся с Джейдом и поспешил за ней.
Вивиана молчала всю дорогу, молчала в лифте, молчала в прихожей, но зато на кухне ее прорвало.
– Значит, уезжаешь? Ну и катись! Понял? И можешь даже не ждать пару дней, пожалуйста! Собирай свои манатки и выматывайся! Действительно, сколько можно! Господи!
Шейн с веселым изумлением смотрел на нее, скрестив руки на груди.
– Ви…
– Давай-давай! Иди, чемоданы укладывай, ковбой. Плоха тебе моя квартира стала – скатертью дорожка, миллионер несчастный!
– Ви, я не понял, ты что, не хочешь, чтобы я уезжал?
– Я?! Да я об этом только и мечтаю!
Он вдруг оторвался от притолоки и подошел к ней. Вивиана посмотрела в его серые глаза и почувствовала, как стремительно валится в какую-то бездонную пропасть…
– Вивиана… скажи спокойно, ты хочешь, чтобы я уехал?
– Да!!! И еще знаешь, что?!
– Что?
Слезы кипели под самыми ресницами, сердце все болело и болело, и Вивиана не удержалась, всхлипнула, быстро вытерла глаза стиснутым кулачком и растерянно сказала:
– Если ты уедешь, я умру. Лягу на коврик Джейда и умру.
– Это твой коврик.
– Нет, его. Он его выбрал.
– Но ты его купила.
– Просто у Джейда денег не было… что я несу, Господи! Шейн!
– Да?
– Не уходи. Пожалуйста.
Он молча обнял ее, притянул к себе. Девушка обвила его шею руками, прижалась щекой к широченной груди, зажмурилась…
Он осторожно вскинул ее на руки и понес в спальню. Не говоря ни слова, ни о чем не спрашивая, ничего не обещая. Вивиана чувствовала огромное облегчение – и оттого, что он молчал, и оттого, что они наконец-то сделают это, и тогда она перестанет быть ОДНА, а станет – С НИМ.
Замешкались они всего на миг. Шейн строго посмотрел на Джейда, уже улегшегося на коврике, и тихо велел ему:
– Иди-ка ты отсюда, мистер Джейд. Сегодня поспишь в гостиной.
9
Он касался ее волос, губ, щек – и страшно боялся это делать. У него такие грубые руки. Даже Жозефовы колдуньи ничего с этим не смогли поделать. Он чинил машины с пятнадцати лет, менял масло, заливал бензин, откручивал любые гайки пальцами и запросто гнул здоровенные болты.
У нее такая нежная кожа, что кажется, он может ее поцарапать простым прикосновением.
Она вся светится в темноте, волосы золотые каскадом до плеч, и жилка бьется на виске, а еще одна на шее, а шея… какая у нее шея! Стройная, тоненькая, гордая, лебединая…
Он с самого первого раза знал, что она – принцесса. Красавица. Богиня. Даже в джинсовых шортах, кроссовках и футболке, даже злая и чумазая – все равно принцесса.
А он – все равно деревенщина, хоть принцесса и учила его хорошим манерам.
Он привык к ней так быстро, всего за пару дней, но никогда не переставал считать ее высшим существом. Словно его поселили рядом с райской птицей дивной красоты. Не придет же вам в голову желать обладать такой птицей единолично? Или придет? Неважно, что бы вам в голову ни пришло, птица вас и не заметит. Будет распевать свои райские песни и порхать по райскому саду, а вы будете жадно смотреть на нее снизу. С земли.
А потом он научился распознавать ее запах, стук ее каблучков, звон ее чашки по утрам в кухне… Неважно, что в квартире кроме них никого не было. Он узнал бы ее и в стотысячной толпе. Она была одна на всем белом свете, одна-единственная, неповторимая.
Хотел ли он ее? Мечтал ли о ней? Представлял ли в горячечных мечтах, как она лежит в его объятиях?
Нет. Никогда.
Он любил ее всем сердцем, он преклонялся перед ней, жалел ее, уважал ее, побаивался ее, обожал ее, скучал без нее, не находил себе места… Но он не смел даже в мыслях желать ее.
Она была принцесса. Он – деревенщина.
И вдруг выяснилось, что все его мысли не имеют никакого значения.
Значение имеет только то, что ее кожа светится в лунном свете, и жилка бьется на виске, а вторая на шее.
И шелк льется с плеч прямо на пол, и нагота обжигает глаза, словно вспышка сверхновой звезды, и ты уже не можешь дышать, потому что дышать – значит не целовать ее, а вот как раз этого и нельзя…
Она никогда не знала, что сердце может биться во всем теле сразу. В голове, в груди, в животе, в коленях, на кончиках пальцев.
Она где-то читала, что максимальный пульс не может превышать трехсот ударов, иначе сердце разорвется и человек умрет. Ее собственный пульс зашкаливал за тысячу.
Его пальцы обжигали, и кровь становилась лавой… И вот горит, горит в груди счастье, растворяется тело, превращается в один ликующий стон, и растекается в жестких, прекрасных руках мужчины озером искрящегося пламени, а потом улетает в небеса…