Голос Джессики Галл никогда еще не был таким летучим, нежным, звонким. Бархат и металл, трепет невинности и мощь женской страсти он повелевал и зачаровывал, обещая нечто большее, чем дано постичь человеку.
Филигранные пассажи срывали шквал аплодисментов, Джессика замирала, пережидая досадные паузы. Она пела сейчас не для сидящих в зале, а лишь для себя, трепеща от восторга и боли. Ей казалось, что звуки, покидающие горло, никогда не прозвучат вновь…
…«Фауст» шел к концу. Актриса опровергла печальные прогнозы, но напряжение не отпускало зал. Финальную сцену друзья и недруги Джессики ждали с небывалым волнением, готовые преклонить голову перед покоряющим даром актрисы.
Медленно поднялся к колосникам тяжелый занавес, открыв печальную картину. Узкий луч солнца, проникающий в тюремное окно, освещает распростертую на ворохе соломы грешницу молодую мать, умертвившую свое дитя.
Сквозь закрывающие лицо всклокоченные патлы Джессика увидела Роберто Грассио в костюме Фауста, представшего на пороге, отметила гримасу ужаса, исказившую его красивое, холеное лицо. «Со мной что-то не так!» подумала Джессика, окинув партнера безумным взглядом.
Он бросился на колени, моля Маргариту о прощении, сумасшедшая лепетала что-то про убиенное дитя и пуговку на его камзоле, а Джессика Галл, словно отстранившись, словно видя все это уже со стороны, чувствовала разливающийся в ее груди холод. Он заморозил ее нутро, сковал ледяными пальцами грудь и подкатил к самому горлу. Глаза застила сплошная чернота.
— Это конец, одним губами произнесла Джессика. Ее руки упали, голова откинулась, как у сломанной куклы.
Коротко скомандовав «Занавес!», Роберто осторожно опустил ее на пол.
В театре повисла шоковая тишина.
Глава 26
Потеряв сознание на сцене, Джес около часа находилась в коматозном состоянии, не смотря на все старания прибывших медиков. Сердечная деятельность угасала, не желая реагировать на самые решительные меры реаниматологов. Она пришла в себя на операционном столе нью-йоркского госпиталя, где бригада под руководством профессора Раули была готова приступить к подготовке открытого массажа сердца. Анестезиологи недоуменно переглянулись за секунду до того, как ввести внутривенный наркоз, показания приборов изменились и уже минут через пять пришли в норму. Больная села, отрывая от запястий прикрепленные датчики, и с неприязнью огляделась.
— Вы едва не убили меня, доктор. Излишняя торопливость. Она спрыгнула на пол. Мне хотелось бы поскорее оказаться дома. Не в отеле, а дома. Где Брюс Портман?
Онемевшие от удивления врачи расступились, пропуская вперед санитаров с каталкой.
— Бросьте ваши игрушки! Разве не видите я в полном порядке. Никем не остановленная, Джессика гордо вышла в холл. Навстречу ей бросился ошарашенный Брюс. Мешки под глазами свидетельствовали о том, что он дал волю слезам.
— Джес, девочка… Я верил, что уведу тебя отсюда живую и невредимую…
— Спасибо, старина. Где мои вещи? Джессика сорвала с головы пластиковый колпак, по плечам рассыпались яркие медные пряди. Защелкали блицы журналистам удалось пробраться к самой операционной.
— Не понимаю, что вы ожидали, господа? Ведь всем известно, что Джес Галл любимица судьбы. Сказала она в подсунутый микрофон и опустилась в подкаченное санитарами медицинское кресло, словно на завоеванный трон. А потом, увозимая в светлый, ярко-оранжевый коридор, послала воздушный поцелуй ошеломленным представителям прессы и высыпавшим из операционной врачам.
— Они готовились писать некролог, Бедняги, какое разочарование, ухмыльнулась Джес.
— Напрасно ты так, детка. Зрители любят тебя Вчерашний спектакль был настоящим триумфом, мягко возразил Брюс.
— Он оказался бы еще удачней, если бы меня удалось похоронить вместе с Маргаритой. Вот это стоящая сенсация! Обернувшись, Джес вцепилась в руку идущего за креслом Портмана. Мы немедля летим домой! Я имею в виду свой дом во Флоренции.
Глаза Брюса удивленно округлились, но он промолчал. В холле госпиталя дремал, накачанный успокоительными уколами Барри. Его реакция на случившееся с Джессикой была столь бурной, что врачи опасались за его состояние.
— Разумеется, ты отправишься во Флоренцию, дорогая, если у врачей не будет возражений. Только не забудь, ты не совсем свободна, и у тебя чрезвычайно заботливый друг. Брюс обнял Джессику за плечи. Детка, Барри дежурит в холле. Ему очень плохо.
— Барри? Казалось, Джессика впервые услышала это имя. Ах, не сейчас! Мне вовсе не до него.