Через секунду он появляется на улице, одетый в хирургический костюм.
– Сейдж, что ты здесь делаешь? – шепчет он, хотя мы на улице одни. – Роберт наверху.
Робертом зовут его тестя.
– У меня был просто отвратительный день, – говорю я, едва не плача.
– А у меня очень много работы. Это не может подождать?
– Пожалуйста, – прошу я, – пять минут!
Он не успевает ответить, как в проеме двери за его спиной возникает высокий седовласый мужчина.
– Адам, может, объяснишь, почему дверь в кабинет бальзамирования широко открыта, когда клиент лежит на столе? Мне казалось, ты бросил курить… – Он замечает мою половину лица а-ля картины Пикассо и выдавливает из себя улыбку. – Простите, чем могу помочь?
– Папа, – говорит Адам, – это Сейдж…
– Макфи, – вмешиваюсь я, становясь вполоборота, чтобы скрыть шрам. – Журналистка из «Мэн экспресс».
Слишком поздно я понимаю, что название скорее похоже на название поезда, а не газеты.
– Хочу написать репортаж об одном дне из жизни сотрудника похоронного бюро, – продолжаю я.
Роберт недоверчиво меня разглядывает. Я по-прежнему в своей рабочей одежде: растянутой футболке, мешковатых шортах и шлепанцах. Уверена, любой уважающий себя журналист скорее умер бы, чем явился брать интервью в таком виде.
– Сейдж звонила на прошлой неделе, чтобы договориться о времени, когда она сможет стать моей тенью, – врет Адам.
Роберт кивает.
– Разумеется, мисс Макфи. И я с удовольствием отвечу на вопросы, на которые не сможет ответить Адам.
Адам заметно расслабляется.
– Пойдемте?
Он берет меня за предплечье и ведет в свои владения. Его прикосновение к голой коже вызывает шок.
Когда он ведет меня по коридору, я дрожу. В подвале похоронной конторы очень холодно. Адам заходит в комнату справа и закрывает за нами дверь.
На столе под простыней лежит обнаженная пожилая женщина.
– Адам, – я с трудом сглатываю, – она…
– Она не спит, – смеется он. – Сейдж, перестань. Ты же знаешь, чем я зарабатываю на жизнь.
– Я не собиралась смотреть, как ты это делаешь.
– Ты сама пришла сюда и назвалась журналисткой. Могла бы сказать, что ты из полиции и должна отвезти меня в участок.
Здесь пахнет смертью, холодом и антисептиками. Я хочу, чтобы Адам обнял меня, но в двери есть окошко, и в любой момент мимо может пройти Роберт или кто-нибудь другой.
Он медлит.
– Может быть, просто будешь смотреть в другую сторону? Потому что мне действительно нужно работать, особенно в такую жару.
Я киваю и отворачиваюсь к стене. Слышу, как Адам перебирает металлические инструменты, а потом что-то начинает визжать.
Я держусь за историю Джозефа, как за поднятый якорь. Пока никому не хочу ее рассказывать. Но и не желаю, чтобы она укоренилась во мне.
Сначала мне кажется, что Адам включил пилу, но, взглянув краешком глаза на стол, я понимаю, что он бреет мертвую женщину.
– Зачем ты это делаешь?
Он поворачивает ее голову, блестит лезвие электробритвы.
– Всех нужно брить. Даже детей. Пушок на лице делает макияж более заметным, а люди хотят, чтобы «фото на память» – последняя фотография их родных и близких – было естественным.
Меня зачаровывают его четкие движения, его оперативность. Я так мало знаю об этой стороне его жизни, а мне так хочется унести с собой каждую частичку этих воспоминаний.
– А когда происходит бальзамирование?
Он поднимает голову, удивленный проявленным интересом.
– После того, как побреют лицо. Как только жидкость попадает в вены, тело затвердевает. – Адам прокладывает между левым глазом и веком кусочек ваты, потом кладет сверху небольшой пластмассовый колпачок, похожий на огромную контактную линзу. – Сейдж, зачем ты пришла? Не потому ведь, что испытываешь непреодолимое желание стать гробовщиком? Что случилось?
– С тобой когда-нибудь делились тем, что ты предпочел бы не знать? – решаюсь я.
– Чаще всего те, с кем мне приходится иметь дело, говорить не могут. – Я наблюдаю, как Адам продевает нить в кривую иглу. – Но их родственники мне столько рассказывают… Обычно то, что не успели сказать своим любимым перед их смертью. – Он протыкает иглой нижнюю челюсть под деснами и протягивает ее через верхнюю в ноздрю. – Мне кажется, я для них последний причал, понимаешь? Хранилище печали. – Адам улыбается. – Похоже на название группы го́тов, да?
Игла проходит через носовую перегородку во вторую ноздрю, а потом снова в рот.
– А почему ты спрашиваешь? – интересуется он.