Мерилом всех поступков героев Бёлля на войне или в мирные дни, когда война вновь напоминает о себе, является справедливость. Писатель ненавидит фашизм за то, что он был узаконенной несправедливостью, глумился над достоинством личности. Подлость фашизма, по Бёллю, проявлялась в том, что человека, ставшего жертвой несправедливости и мобилизованного в вермахт, провоцировали на совершения насилия по отношению к другим людям и целым народам. Истоки трагического у Бёлля коренятся в разрыве между сознанием и поступком, но автор повести «Самовольная отлучка» или романа «Глазами клоуна» отнюдь не мрачен. Мало кто умел так смешить, как Бёлль. Его тонкая ирония, а норой хлесткая сатира направлены против сильных мира сего и властей предержащих, кто всегда натягивает на лицо маску серьезности, чтобы спрятать глупость, — тоже особенная черта его писательской манеры.
Бёлль никогда не забывал о своем окопном опыте, помнил о тех, кто ждал дома его и его друзей. Но ожидание зачастую оказывалось напрасным — случалось, вместо человека приходило траурное извещение. Генрих Бёлль писал исследовательские романы, в которых пытался проанализировать причины великой трагедии страны и обстоятельства, создавшие «маленькую трагедию» каждого человека. Этому посвящен его самый значительный роман «Групповой портрет с дамой» (1971).
У Бёлля рассказчиком–исследователем, собирающим досье дамы, выступает любознательный молодой человек, который всюду именуется даже не автором, а просто «авт.». Этим приемом Бёлль стремится отождествить сюжеты с жизнью, настаивает на том, что проза — документально достоверна. Однако Бёлль тут же затевает откровенную игру с читателем, щеголяя иногда демонстративным, даже пародийным наукообразием. В «Групповом портрете» «авт.» добровольный ходатай и защитник, который задумал восстановить добрую репутацию скромной немолодой женщины по имени Лени Груйтен, собрав свидетельства родных, знакомых и друзей, не отказавшись и от показаний недоброжелателей. Расспрашивая тех, кто знал Лени в разные времена и при различных обстоятельствах, он хочет докопаться до нравственного нутра героини. Пожалуй, для самого Бёлля она чуть загадочна, характер ее трудно постичь. Автор ни разу не позволил ей выйти из группового портрета и заговорить самостоятельно. Все ее извилистые хождения по мукам отразились в памяти спутников и попутчиков. Даже преданных друзей Лени смущают и шокируют многие ее поступки, каждый, кто участвует в этом самодеятельном расследовании, точно знает, в чем ошиблась Лени, все считают, что она сама кузнец своих несчастий. Если бы, мол, Лени чуть–чуть поступилась своими чудачествами и капризами, она достигла бы благополучия и счастья.
На протяжении всей своей жизни Лени будто не замечает взрывов и изгибов немецкой истории. Кажется, эта «истинно немецкая девушка», а потом вдова фронтовика покорно несет свой крест, но это вовсе не так. Лени, ни словом, ни делом не протестуя против нацистского режима, совершает поступки, несовместимые с догмами и законами рейха. Разумеется, больше всего укоров и пересудов вызывает ее роман с советским военнопленным Борисом Колтовским. Их любовная история в данной ситуации отнюдь не частное дело, а вызов всем устоям и нормам. Если бы про это пронюхали власти, грянула бы страшная кара.
Образ красноармейца Бориса Колтовского не столько типичная реальность, сколько подражательный отклик Бёлля на его любимых героев Достоевского и Толстого. Воссоздавая неведомый ему, но привлекательный русский характер, Бёлль перенес известные идеальные образы в иную трагическую атмосферу. Но важен и другой момент: тонкий знаток немецкой культуры, Борис воспитывает у Лени вкус к подлинным национальным ценностям. Лени навсегда сохранила привязанность к тем немецким поэтам, которых ей открыл Борис.
При всей заявленной стихийности и загадочности натуры Лени Г. Бёлль вложил в этот образ откровенную тенденциозность: Лени — естественный нормальный человек, она следует велениям сердца, и это помогает ей не уронить своего достоинства, сохранить вопреки всем горестям собственную честь.
Западногерманские журналисты писали, что когда Генрих Бёлль услыхал о присуждении ему Нобелевской премии, первый его вопрос был: «Почему мне, а не Гюнтеру Грассу?» Вопрос отнюдь не однозначный: Генрих Бёлль и Гюнтер Грасс — две первые величины в западногерманской литературе. Им, безусловно, присуще было и соперничество. Бёлль своим риторическим вопросом показал, как он высоко ценил своего достойного соперника в литературе и в момент торжества не забыл о своей победе над ним.