– Только не в пятницу! – вторит кто-то из них.
– В пятницу дополнительное время увеличивается на час, итого три часа с семи до десяти вечера, – как ни в чем не бывало держит она удар. – С новыми возражениями это время будет только увеличиваться.
– Можно узнать причину, профессор Мак-Тоули? – Шнайдер облокачивается на кирпичную стену здания.
Мак-Тоули. Точно! Джоан Мак-Тоули! Знаменитая преподавательница истории. Материалы Джоан часто мелькают в известных печатных изданиях. Ее приглашают спикером во все знаменитые учебные заведения. Академия гордится тем, что в списке ее преподавателей есть такая фигура. И, насколько мне известно, именно на ее поток по истории практически невозможно попасть. Меня, например, вписали к какому-то месье Робану. Я видела Мак-Тоули на обложке «Таймс», она стала человеком года в две тысячи восьмом. С тех пор прошло много времени, но отчего-то мне она представлялась моложе. По правде сказать, старушка передо мной мало напоминает акулу из академического мира знаний.
– Причину? – Джоан улыбается милой старушечьей улыбкой. – Разумеется.
Она будто сошла с картинок из детских книжек. Мадам бы спицы и кресло-качалку, и смело можно представить ее перед камином, рассказывающей внукам сказки. Хотя старушку выдает взгляд – молодой, живой, цепкий. Несмотря на то что с годами голубой цвет глаз пожух и превратился в серый, они будто хранят возраст ее души. Вопреки пожилому возрасту, в ней чувствуется крепкий характер.
– Ваше поведение отнюдь не достойно статуса джентльмена. – Она отчитывает собравшихся, как несносных мальчишек.
– Но в академии нет правил, говорящих о том, что мужчины должны вести себя каким-то определенным образом, – стоит на своем Шнайдер.
Кажется, спорить с преподавателями – его любимое хобби.
– Потому что мужчины, – делает она акцент на последнем слове, – знают, как себя вести, без всяких правил. А вот вам нужно преподнести урок, мой дорогой Шнайдер! Четыре дополнительных часа по пятницам. Поверьте, я буду на них присутствовать, и не советую вам даже пытаться меня обмануть, – твердо произносит Джоан.
Бросив напоследок суровый взгляд на Бена, она отходит от недовольных и притихших парней и направляется ко мне. Ее вязаный кардиган светло-горчичного цвета идеально подходит к темно-коричневой юбке.
– Селин Ламботт? – спрашивает она, и ее цепкий взгляд изучает меня.
Становится не по себе от контраста морщинистого лица и молодых глаз.
– Да, мадам. – Я удивленно приподнимаю брови.
Она знает меня? Будто отвечая на мой вопрос, Джоан поясняет:
– Я видела вашу фотографию в заявке на поступление, а также читала ваше сочинение. – Она приглашающим жестом указывает на тропинку. – Надеюсь, вы, как и я, направляетесь в библиотеку?
Она читала мое сочинение!
– Да, – вырывается у меня.
Я писала это сочинение, вдохновляясь ее манерой повествования и используя книги, написанные ею. В перечне подготовительных материалов, отправленных академией до экзамена, работы Джоан стояли первыми; я посчитала, что это знак.
Я следую за преподавателем и спиной ощущаю прожигающий ненавистью взгляд Шнайдера. Вдоль тропинки тянутся идеально подстриженные кусты, на миниатюрных зеленых листьях сверкает роса. Ветер здесь не столь хлесткий, как во дворике, и все же прохладно. Но, может, перемены в погоде даже к лучшему, ведь вчерашняя жара практически меня убила. Я сильнее кутаюсь в свой кардиган.
– В наше время тоже были такие индивидуумы, – бормочет Джоан, как бы сплетничая по-женски, – хулиганы и задиры… Всегда находились те, кто пытался унизить и запугать других. А что в их понимании самая легкая добыча? Одинокая женщина. Но мы с ними справлялись. Несмотря на время, в котором жили. Ставили этих выскочек на место. Увы, не всех, – с сожалением произносит она. – Но меня радует, что современное поколение гораздо жестче, чем были мы. Вы таких проглотите и даже не поперхнетесь. – Она подмигивает.
Впервые в жизни за меня кто-то постоял. И этот кто-то – старушка лет восьмидесяти. Что-то есть в этом такое глубокое и сильное, от чего сердце наполняется теплом.
– Спасибо, – глухо благодарю я.
– За что? – Джоан выглядит заинтригованно.
– За то, что заступились.
– Это священный долг каждой женщины, – с улыбкой произносит она, и глаза ее задорно блестят.
Нам навстречу идет Этьен. Он в серой хлопковой футболке, которая подчеркивает крепкую мужскую грудь. Кожа бронзового цвета переливается в лучах солнца. Когда он замечает нас с профессором, на его лице мелькает выражение удивления и досады. Я вижу, как его губы беззвучно шепчут: