Тереза поморщилась.
— Даже имени ее не произноси. Отвратительная девица.
— Она племянница моей любимой подруги, — произнесла глава семьи, смахивая со столика в холле кота по имени Мистер Браун. — Хотя, если честно, Дженни тоже не слишком нравится длинный язык Сары. — Леди Агнес перевела взгляд на дворецкого. — Почему мои коты разгуливают в холле?
Рамзи отвесил поклон.
— Генри отправился наверх, чтобы их покормить, а потом заявил, что они устроили на него засаду, чтобы сбежать.
— Они очень по мне скучали. — Леди Агнес взяла на руки еще одного урчащего от удовольствия кота. — Идемте, мои дорогие, — проворковала она, поднимаясь по лестнице. — Мамочка Агнес нальет вам сливочек.
Целая шеренга котов и кошек всевозможных окрасов направилась вверх по лестнице следом за своей хозяйкой. Фыркнув от еле сдерживаемого смеха, Майкл опустил Коттона на пол, и котенок принялся карабкаться по ступеням за остальными.
— Ну и сколько их теперь?
— Не меньше дюжины. — Тереза вздохнула. — Я иду в постель.
Однако Майкл преградил ей путь.
— Откуда это уныние?
— Я просто устала.
— Все равно это на тебя не похоже, — заметил молодой человек с насмешливой улыбкой. — Ты же знаешь, что я никогда всерьез не задумывался о том, чтобы жениться на мисс Сондерс.
— Попробуй только! Я украла бы тебя и посадила под замок, если бы ты попытался это сделать.
Майкл улыбнулся.
— Ну вот, ты вновь стала собой. Благопристойной, но грозной. — Майкл легонько ущипнул сестру за нос, отходя в сторону. — Спокойной ночи, Тролль.
— Пожалуй, тебе все-таки стоит жениться на Саре, — решила она, покачав головой. — Тогда ты точно научился бы ценить мою доброту и великодушие. Все познается в сравнении.
— Ха-ха. Кстати, я завтра еду на прогулку с Гарднером. Это на случай, если ты захочешь отправиться со мной и повидать Лили.
При этих словах у Терезы перехватило дыхание, а сердце наполнилось ликованием.
— В котором часу я должна быть готова?
— В девять. Ужасно рано для тебя, так что я пойму, если ты…
— Я успею. — Тереза как раз собиралась придумать предлог, который позволил бы ей отправиться в Джеймс-Хаус навестить Толли, и вот совершений случайно ей представилась такая возможность. Она не верила в Провидение, но на этот раз ей действительно повезло. И вознаграждена она была не за любовь к благопристойности, а за свой изворотливый ум.
— Доктор сказал, что вам необходимо лежать, полковник. — Лакаби, раздвигавший шторы, развернулся и недовольно посмотрел на кровать.
— Я с недоверием отношусь ко всему, что говорят мне эти чертовы доктора, — ответил Толли и, откинув одеяло, попытался привстать и отползти назад к спинке кровати. — Я по-прежнему в постели, только хочу сесть.
Камердинер прищурил один глаз, а потом развернулся и окончательно раздвинул шторы.
— Артур был таким же. «Никого нет выше меня по званию на этом проклятом континенте, Лакаби, — говаривал он. — И плевать я хотел на чье-либо мнение, кроме своего собственного».
Бартоломью вскинул бровь.
— Вы звали будущего герцога Веллингтона Артуром?
— Не в глаза, конечно. Но иногда можно и приврать для красного словца.
— Пожалуй.
Кивнув, Лакаби подошел к прикроватному столику и собрал аккуратно разложенные на нем бритвенные принадлежности.
— Поскольку вашей дамы нет сегодня, я подержу зеркало, пока вы бреетесь. Если, конечно, ваши руки больше не дрожат.
— К счастью, нет, — с облегчением произнес Бартоломью, которому не хотелось снова начинать вчерашний спор. Однако потом нахмурился. — Только она не моя дама.
— Нет? Но мне показалось… Впрочем, забудьте, что я сказал. А чья она дама?
Бартоломью был уверен, что слугам не положено проявлять любопытство. По крайней мере так было принято, когда он в последний раз приезжал в Англию. Хотя ему было все равно.
— Своя собственная. Мой брат женат на ее кузине.
— А… Стало быть, она ваша родственница?
Ну уж нет, это определенно не так. По крайней мере Бартоломью ни разу не подумал о ней как о члене семьи. Более того: человек, думающий о своей родственнице так, как думал о Терезе Бартоломью, неминуемо угодил бы за решетку.
— Да, родственница, — вслух произнес он, не желая объяснять кому бы то ни было, почему немощный инвалид воспылал страстью к первой красавице Лондона.
Бартоломью вновь пошевелил пальцами ног, как делал это каждые десять минут, пока бодрствовал. Это упражнение по-прежнему причиняло боль, хотя и не такую острую, как раньше. А может быть, он просто уже привык к новым ощущениям.