- Не таков я дурак, Ива, чтобы близко к сердцу принимать чужие грехи. Пусть мои враги накапливают материал для инфарктов. Акции мои поднялись, и теперь я никого не боюсь.
Иванна Аркадьевна только вздохнула в ответ. Высказалась позже, когда завязывала мужу галстук:
- Ты как прошлогодняя погода, помнишь? У тебя семь пятниц на неделе.
На работу Василий Михайлович отправился не по улице Космонавтов, как всегда, - именно эта улица была единственной прямой, соединяющей школу и его дом, - а свернул в переулок и пошел улицей Пушкина, что проходила возле заводской конторы. Директор умышленно выбрал окольную дорогу. Знал, что около конторы и проходной всегда в такую рань есть люди.
После похорон учеников Тулько детально проанализировал события и пришел к справедливому, по его мнению, выводу, что школа не виновата. Несчастный случай произошел в шестнадцать часов, то есть после уроков, бензовоз украл Василий, а Деркач и Важко были, можно сказать, свидетелями, а не соучастниками преступления, а затем стали жертвами своей доверчивости и неопытности. Убежали с уроков? Ну и что? Не впервые. Учиться не хотят, а подкрутишь гайку - бросят школу вовсе. Впрочем, за то, что ученики сбежали с уроков, отвечать будет классный руководитель...
К такому выводу Василий Михайлович пришел еще в пятницу, поэтому в субботу и в воскресенье имел вид делового, решительного человека.
Теперь он избрал такой путь умышленно, чтобы побольше встретить людей. Тулько знал, как отвечать на вопросы любопытных: "Это дети! С ними в школе тяжело, а после школы - и подавно! Тут уж и не знаешь, с какой стороны ожидать неприятных новостей". Все должны понять, что все это произошло во внеурочное время. Общественное мнение должно сложиться в пользу школы.
Коренева-старшего Тулько заметил еще тогда, когда тот закрывал за собой дверь веранды. Возле калитки они встретились. Директор уважительно поклонился, Коренев ответил ему также приветливым поклоном. Они пошли рядом, - им идти в одну сторону. У каждого в мыслях, естественно, вчерашние похороны, вся эта история, поэтому вскоре Коренев сказал:
- Поверьте, не мог спать. Вадим - тот вообще всю ночь всхлипывал, даже кричал. - Он тяжело вздохнул. - А каково сейчас родителям!
Василий Михайлович кивал головой, лоб его бороздили глубокие морщины.
- Это дети! Когда они остаются предоставленными самим себе, так и жди неприятных новостей... Вне школы им нужен суровый родительский надзор. За вашего Вадима, к примеру, я спокоен...
- У нас в доме дисциплина, как же, - не без гордости ответил Коренев. Если уж вышел за ворота, я должен знать, где ты и с кем. А у Деркача... да и сам он... что говорить. А все ведь от родителей идет.
- Иногда так, а иногда и нет. Ульяна Григорьевна и человек хороший, и педагог опытный, а возьмите: ее Василий сколько хлопот задал всем!
- Нет дисциплины в доме. Нет в доме крепкой мужской руки.
- Вот именно, вот именно... - Лоб Тулько еще гуще покрылся морщинами.
Возле конторы они попрощались и понесли одинаковую печаль - Коренев на завод, а Тулько в школу.
Директору еще трижды встречались знакомые, и всем им он с теми же глубокими морщинами на челе говорил о непослушных детях и нетребовательных родителях.
В школе было необычно тихо. Поразительно тихо. Ученики не толпились, как всегда, в коридоре, не смеялись. Они держались поближе к стенам, словно боялись выйти на видное место. Прошмыгивали мимо директора, и он не успевал разглядеть, кто именно пробежал и спрятался за дверьми класса. И вдруг посреди школьного коридора на Тулько словно лопнули невидимые путы: он четко осознал, какая глубокая травма нанесена школе, ее воспитанникам. Перед глазами предстала упрямо и ясно вчерашняя процессия: плывут на кладбище его школьники - и старшие, и совсем еще дети - с одинаковым выражением испуга на лицах. Это выражение они принесли и сюда, в школу, они заполнили им коридоры и классы. Однако пытаются спрятать испуг друг от друга - и больно на них смотреть.
Тулько стоял посреди коридора сам не свой, а школьники поодиночке быстро проходили мимо, неся на плечах, каждый отдельно, груз вчерашнего несчастья. Их фигурки в слабо освещенном длинном коридоре были не по-детски сгорблены, и их шаги гулко разносились по всем углам, словно это была не школа, а пустой монастырь.
Тулько вспомнил вдруг свою беззаботную болтовню за завтраком, и ему стало стыдно перед детворой. С той минуты, когда впервые услышал о несчастье, он думал только о себе. Только о себе!
"Напрасно! Напрасно! Что за настроения!.. Если ты и думал о чем-то, то только о школе, о ее доброй репутации... Возьми себя в руки, товарищ директор! Негоже тебе раскисать... Видать, стареешь, голубчик! Паникуешь, дорогой! Такие настроения к добру не приводят..."
Словно в подтверждение последней мысли, в коридоре появился Иван Иванович Майстренко. Он ступал тяжело, будто пролежал месяца два больным и только что поднялся на ноги. Шел он прямо на Тулько, его глаза смотрели неизвестно куда.
Директор шагнул в сторону и, когда присмотрелся вблизи к учителю, невольно ужаснулся: Майстренко был седой. Его небритые щеки глубоко запали, а глаза словно покрылись ледяной корочкой.
Майстренко без единого слова прошел мимо, словно у стены стоял не директор, а статуя. Он, наверно, вообще ничего не видел и ничего не соображал.
"Этот отпел свое, - подумал Тулько, и неясная, совершенно необъяснимая зависть шевельнулась в его душе. Василий Михайлович даже усмехнулся: чему же завидовать? - Однако время уже. Хватит торчать столбом посреди коридора. Тебя ждут неотложные дела, у тебя много работы..."
Тулько молча побрел за Майстренко на второй этаж.
Возле своего кабинета Василий Михайлович увидел мужчину небольшого роста лет под сорок. "Проверяющий!" - подумал Тулько.
- Доброе утро! Вы, должно быть, меня ждете?
- Если вы директор школы... м-м-м... Василий Михайлович Тулько?
- Да, зто я. - Тулько подал руку.
- Спецкор областной газеты Дворецкий.
Василий Михайлович ощупывал свои карманы, искал ключ и никак не мог его найти.
- Вы, конечно, по поводу последнего события? - Тулько наконец достал ключ и открыл дверь. - Прошу, заходите. Ужасный случай. Какая травма всем школьникам!.. Присаживайтесь. - Сам он уселся на свое привычное место за столом и почувствовал себя значительно уверенней. - Я вас слушаю... простите, ваше имя и отчество?