Вывод: метод опроса, который избрал Никита Яковлевич Боровой, не стимулирует учащихся к планомерной учебной работе, а воспитывает лодырей.
Майстренко И.И.".
Уязвленное самолюбие Никиты Яковлевича жаждало расплаты. Свободные сорок пять минут Боровой просидел возле окна бледный. Неприятные раздумья, видимо, не прошли бесследно. Никита Яковлевич на что-то решился, потому что когда пришло время идти на урок в десятый "Б", многозначительно посмотрел на Ивана Ивановича и уверенно вышел из учительской.
А еще через сорок пять минут педколлектив школы узнал о неслыханном для Никиты Яковлевича поступке: в журнале десятого "Б" (этот класс вел Иван Иванович) он поставил одиннадцать двоек по украинскому языку.
Войдя в учительскую, Боровой положил на стол журнал десятого "Б" с торжественным выражением на лице. Настолько торжественным, что завуч школы Максим Петрович Суховинский сразу же почувствовал недоброе: схватил журнал, развернул и... побежал к директору.
Вначале Тулько вызвал Никиту Яковлевича. О чем они там говорили, Майстренко, конечно, не знал, но что они пришли к определенному соглашению, он догадался без особых усилий. Когда прозвучало суровое: "Иван Иванович, зайдите!" и Майстренко переступил порог директорского кабинета, Тулько и Боровой сидели возле стола как единомышленники.
- За каждую из этих двоек, известно, отвечает классный руководитель. Ибо они свидетельствуют... ну, и тому подобное. Я не хочу говорить сегодня слова, которые, несомненно, сказал бы молодым педагогам. Вы меня понимаете, Иван Иванович? - директор школы наконец посмотрел на Майстренко.
- Полностью, - ответил Иван Иванович.
- Вы нам преподнесли сюрприз. Я, например, удивлен, и завуч Максим Петрович тоже, да все... что и говорить! Мы удивлены, Иван Иванович... Вы садитесь.
Майстренко сел.
- Не дай бог инспекция! Какую бы ниточку вы дали им в руки!..
Никита Яковлевич согласно кивал головой.
- Однако дело еще можно исправить... Разве не так, Иван Иванович? директор пристально посмотрел на Майстренко. - Я с вами буду откровенным. Ну, как с человеком, который до сих пор меня понимал и вместе с нами болел за доброе имя школы... - Директор раскрыл журнал для специальных записей. На счастье, вы начали новую страницу. Ее извлечь совсем легко, правда, страницы пронумерованы, но страницы Максим Петрович берет на себя.
Иван Иванович молчал. Он понимал лишь одно: сейчас на его глазах происходит не только великий обман, а... Он это очень ясно осознавал. И думал: "Тебя должно оскорбить их предложение! Ты обязан ответить резко и хлопнуть дверью!.."
- Вы что, не понимаете? - спросил директор.
- Прекрасно понимаю. - Майстренко усмехнулся. - Но что написано пером...
- Иван Иванович, вы меня просто поражаете! Работаем мы давно, знаем, какие хлопоты - эти двойки. Достаточно вполне, что нас молодые учителя подводят. Молодежь - она не осознает, потому что не видит картину широко, объемно... А вы... да и вы, Никита Яковлевич...
Никита Яковлевич кивнул в знак согласия.
- Погорячился, признаю. Обидно все-таки, пятнадцать лет учу, а тут, пожалуйста, обвинили чуть ли не в антипедагогической деятельности. Кстати, Иван Иванович, на ваших уроках я тоже бывал. Прежде чем спросить, вы, вспоминаю, просили учеников прочитать домашнее задание... Но я что, я всегда ясно сознаю, что каждая двойка - это лишние хлопоты для школы.
- Мы частенько шли на компромисс со своей совестью, - невесело сказал Майстренко. - Я тоже не исключение... Теперь в моем классе сидит Хома Деркач. Он не знает элементарных вещей. А уже выпускник. С чем же мы его выпускаем в жизнь?
- Вон как вы запели! - Тулько поднялся, прошелся по кабинету. - Что же, я подумаю... Я подумаю, почему в вашем классе сидят учащиеся со знаниями третьеклассников.
- Подумайте, Василий Михайлович. Может, и вас тогда обожжет стыд.
- Нет! А после моих раздумий вы будете иметь не тридцать два урока в неделю, а вдвое меньше! Я вас разгружу немного, потому что вы не справляетесь с возложенными на вас обязанностями!..
- Что же, и этот вопрос заслуживает внимания. У Ульяны Григорьевны вдвое меньше уроков, чем у Никиты Яковлевича.
- У Ульяны Григорьевны низкая успеваемость...
- Потому что она требовательно относится к своим ученикам.
Тулько сел, забарабанил пальцами по столу.
- Просто смешно, Иван Иванович. Просто смешно... Вы педагог со стажем, учитель, который, казалось мне, давно понял все тонкости нашей нелегкой профессии.
- Не знаю, что вы имеете в виду. А в нашей школе - позвольте вам это заявить со всей серьезностью - никакой требовательности и никаких твердо определенных положений.
Тулько испуганно посмотрел на Майстренко, словно ученик, которого поймали на горячем.
- Да вы что! Да вы понимаете!..
- Извините, - тихо сказал Иван Иванович и вышел.
РОМАН
Из окна ему видно огороды, работающих на них людей, кусок колхозного поля, где летом желтела пшеница, а теперь грустно поблескивает пахота. Еще ему видно пруд - до самого Манятина: на тихом серебристом плесе застыли лодки рыбаков. За прудом село и дорога к нему - белая в желто-голубом сиянии...
Этой дорогой он когда-то ездил с отцом по грибы в Лисичанские кустарники. Грибов они тогда собрали много, и мама их очень вкусно приготовила. А еще закрыла в банки, и... и потом, когда отец умер, эти маринованные грибы подавали к столу на поминках...
Роман закрыл глаза, чтобы придержать слезу, которая вот-вот должна была упасть на белый лист бумаги. Одновременно и мучительное воспоминание придержал в мыслях: пусть пожжет, пусть побередит сердце, потому что стал забывать отца своего. Сколько лет минуло? Семь? Да. Семь лет, три месяца и двадцать три дня... Время неумолимо стирает в памяти детали, подробности, развеивает их. Вместо них остается что-то очень высокое и невыразительное, этакий тебе монумент. И страшно становится, до ужаса, до боли страшно, потому что не различишь в нем родных черточек отцовского лица. Только взгляд, добрый, требовательный взгляд старшего друга, который ушел из их дома навеки. Только фигура и взгляд...