Вот, кстати, единственная цель той “травли” и “инквизиторских гонений”, которые Церковь якобы ведет против теософов: просто живите вне нас, отдельно. В конце концов, человеческий организм тоже должен уметь различать, где в нем – его, родное, необходимое, а где – лишь маскирующегося и паразитирующее. Глист ведь тоже хочет, чтобы мой организм питал его наравне с другими моими клетками, но тут интересы глиста и человека прямо противоположны. И если человек будет отторгать паразита, тот, конечно, будет вопить о нарушении своих прав: никакой, дескать, терпимости, то есть симбиоза.
Сами-то рериховцы считают себя вправе отделять от себя тех, кто разногласит с их лидерами: «Совет считает, что подобные общества (речь идет о рериховском обществе, неподчинившемся Шапошникову – А.К) не достойны носит Почетные Имена Рерихов. Предлагаем Международному Центру Рерихов поставить вопрос относительно юридической правомочности таких организаций носить высокие Имя Рерихов»{1500}. Ну, а христиане считают, что теософы не должны прикрывать себя именем Христа. Не маскируйтесь под христиан – и конфликта не будет! А то ведь во дворе Международного Центра Рерихов в Москве на памятнике семье Рерихов Николай Рерих изображен в одеждах, неотличимых от одежд православного священника…
Но вернемся к тому собранию, что было почти сто лет назад. Д. С. Мережковский: "Выслушал я сегодня этот доклад (теософини А. Каменской) и все-таки у меня осталось - как Бодлер говорит - мрачное нелюбопытство; не тянет меня туда. Некоторые интонации возбуждают во мне неистовствое желание говорить вещи нетерпимые, фанатичные... Прекрасная речь В. Иванова мне кое-что выяснила, и тяжесть гнета моей вины с моей души сняла хоть отчасти... Теософы беспощадно любезны и всех принимают в свои объятия,и я подвергаюсь участи попасть в их объятия, но я не желаю подвергаться этому, и, может быть, если я начну действовать, то смогу возбудить с их стороны некоторое деятельное отталкивание (86)... Нет ничего опаснее для христианства, чем буддийские переживания, отрицающие "Я" (89) Мне представляется теософия явлением совершенно враждебным христианству (90). Вячеслав Иванович спрашивает так это или не так. Думаю, что предлагать этот вопрос теософам бесполезно: они будут всегда отвечать, что не так, что они на самом деле с христианством согласны и тут начинается безнадежность (90). Вот что существенно: христианство об этом (о возможности всеобщего спаения) всегда молчит, а теософия на своем знамени написала "все спасены, все прощены, не бойтесь". Христианство по существу трагично и пессимистично, оно говорит: "бойся, страшно, неблагополучно" (90). Все, что говорит "успокойся", мне кажется каким-то ядом, ядом паралича, который уничтожает самый нерв религии (91). За маской теософии скрывается дух небытия, как и за маской социал-демократической религии - уничтожение личности, ибо самое ненавистное для духа небытия есть лицо, и всеми силами они стараются разрушить это лицо миллионами величин, пролетающих перед нашими глазами. И вот, одна из этих бесчисленных величин - это ТО, ложная церковь (91).... Когда я читаю теософские книги, меня всегда это поражает: люди говорят вдохновенно, я виду что они горят, но когда я начинаю думать об этом, то я вижу, что то общие места. И теософия - это вдохновение общих мест. И думается: люди так оголодали, то бросаются на кору (102). Теософы, может, и добрые христиане, но тайны, куда их ведут, они не знают (103)»{1501}.
В своих книгах Дмитрий Мережковский также безо всякой симпатии отзывался о теософии – «Теософы, розовой водой кровь Господню разбавляющие»{1502}. Говоря же о религиозной всеядности императора Александра Севера, сочетавшего почитание Христа с поклонением языческим божествам, Мережковский добавляет: «Так, в лице слезливого кесаря, воссела на престол мира сама гостеприимная хозяйка пиршества с несолеными яствами, полубогиня, полумошенница, Теософия. И это, может быть, ужаснее всех Элагабаловых ужасов… Так же и сейчас, как тогда, люди всеядны и голодны; верят во всех богов, и ни в одного; в наших молельнях, как в древних – Авраам, Орфей, Аполлоний Тианский, Будда и Христос. Так же хочет воцариться над миром полубогиня, полумошенница, Теософия»{1503}.
Густав Шпет видит, что начали распространяться «Настроения в вульгарном понимании «мистические», а точнее говоря, теософские и эзотерические, услаждающиеся аллегорическими побасенками и многозначительным недоговариванием о восхождениях морального совершенствования, таинствах посвящения, магическом постижении непостижимого и т.п. Все это осеняется ореолом таинственности и посвятительного «испытания». Философская ценность таких теософических конструкций с их аллегорикой, кабалистикой и символикой та же, что научная ценность эликсиров жизни, perpetuum mobile и т.п… Как далека философия от глупости, так далека она от тех теософических и quasi-мистических настроений, которые распространяются в России в конце XVIII и в первой половине XIX века среди масонствующих и немасонствующих представителей полуообразованного дворянства того времени”{1504}.
1500
Открытое письмо сотрудникам, участникам рериховского движения, культурным и научным организациям, единомышленникам, в связи с выходом публикаций Восточного рериховского общества «Урусвати» // Новая эпоха. Проблемы. Поиски. Исследования. (Мир огненный). № 4 (23). М.,1999, с. 115.
1501
Стенограмма заседания Религиозно-философского общества // Вестник теософии. 1910, № 11, сс.86-103