Теперь она неохотно ответила:
— Раз уж тебя так разбирает, я скажу: ты угадала. Надеюсь, ты удовлетворена?
— У тебя была только одна женщина, верно?
— Какая ты неугомонная!
— Такой уж я родилась!
— Хорошо. У меня была только одна моя подруга.
— Она тебя совратила?
— Нет. Все было не так. Мы решили поэкспериментировать.
— Понятно.
Мартин поудобнее улеглась на диване и потянулась, сжав ноги. По ее телу прокатилась мелкая дрожь.
— Знаешь, а я возбудилась, представив тебя в постели с женщиной, — сказала она.
— Я позволила себе такое лишь однажды, из любопытства!
— И больше тебе никогда не хотелось это повторить? — Мартин пытливо взглянула Каролине в глаза.
— Если честно, то хотелось, — словно под гипнозом ответила та.
— И с кем же?
— Но ведь ты сама знаешь!
— Да. Со мной.
Она снова угадала. Весь этот год воображение рисовало Каролине пикантные сцены взаимных ласк. Каролина млела, представляя себя в объятиях опытной рыжеволосой лесбиянки, порой явственно ощущала ее прикосновения.
— Ну и что из этого следует? — спросила она.
— То, что ты не оттолкнешь меня, если я тебя обниму и поцелую, — сказала Мартин.
— Ты так считаешь?
— Давай проверим.
Она встала и, тряхнув рыжей гривой, подошла к Каролине.
За стеклом иллюминатора проплывали пушистые облака.
Корпус самолета легонько вздрагивал.
В салоне повисла напряженная тишина.
Глава 2
Мартин погладила Каролину по щеке. Пальцы у нее были длинные и тонкие, с ногтями, покрытыми темно-бордовым лаком.
— Тебе приятно?
Каролина замерла, не зная, что ответить. Охватившие в этот момент эмоции не поддавались конкретизации, затруднялась сказать наверняка, что превалировало в ее ощущениях — оторопь, ярость или вожделение. На высоте тридцати пяти тысяч футов ее восприятие реальности изменилось. Она чувствовала, как гулко стучит ее сердце и как подкатывает к горлу ком. В груди ее возникло томление.
Пальцы Мартин продолжали ласкать ее. С лица они скользнули на груди, обтянутые белой шелковой блузой, надетой Каролиной под черный костюм от Армани. Потом они нырнули под вырез и коснулись кружевного бюстгальтера. Каролина почувствовала, что пальцы у Мартин холодные выдохнула, не в силах пошевелиться:
— Нет!
— Да! — тихо сказала Мартин и сжала грудь.
Соски Каролины торчали, словно рожки козленка.
Потеребив их, Мартин начала их щипать.
— Что ты делаешь? — спросила Каролина.
— А разве не ясно? — Мартин наклонилась и, придерживая голову Каролины свободной рукой, поцеловала в губы, просовывая в рот язык. Он запорхал там, словно мотылек.
Резко отпрянув, Мартин опустилась на колени и начала гладить ноги Каролины — от лодыжек до бедер. Но особенно ее манили их внутренние стороны. Рука углубилась под юбку.
По телу Каролины пробежал электрический ток. Она отнесла это на счет вибрации самолета. Но несомненно, она была возбуждена, от прикосновений ладоней Мартин к ее бедрам промежность вспотела, клитор выдвигался между срамными губами и терся о трусики, стремительно разбухая.
Мартин погладила ее по коленкам. Каролина закинула голову и закрыла глаза. Мартин развела ей пошире колени, и левая рука потянулась к груди Каролины, а правая к промежности.
— Помоги мне, — вдруг попросила она.
Наступил критический момент. Каролина открыла глаза и посмотрела на свою рыжую спутницу. Еще было не поздно оттолкнуть ее и, вызвав стюарда, попросить еще коньяку. На этом инцидент был бы исчерпан. Однако вместо этого Каролина встала, расстегнула молнию на юбке и, уронив ее на пол, переступила через нее. Затем она сняла жакет, повесила его на спинку кресла и одним решительным движением стянула колготки и белые кружевные трусики. Мартин помогла ей снять туфли и окончательно освободила ее от шелковых оков.
Каролина осталась в белом кружевном бюстгальтере. Беспокоило ее только одно — не войдет ли в салон стюард, чтобы предложить им горячие полотенца? Впрочем, опасения грызли ее не долго, она отбросила страх и сомнения. Теперь она вознамерилась продемонстрировать рыжей бестии, что тоже не робкого десятка. Не задумываясь о последствиях своих действий, Каролина легла на диван, вытянув левую ногу и поставив правую на пол. Таким образом, ее промежность предстала на обозрение Мартин во всем своем нагом великолепии.