Она все еще смотрела в окно.
– Пожалуй. Однако многих девушек выдают замуж в этом возрасте. Полагаю, это более радикальная перемена в жизни, чем то, что случилось со мной. Моя мать не устранилась из моей жизни, не пренебрегала своим материнским долгом. Она помогла мне нанять домоправительницу, с которой я прожила первые годы. Я часто бывала у матери, и мы общались с ней не меньше, чем когда жили под одной крышей.
В ее устах это выглядело разумным и естественным, но Эллиот с трудом представлял себе шестнадцатилетнюю Федру, живущую отдельно, без защиты и присмотра, не считая наемной служанки. Его кузина Каролина, выпорхнувшая в свет в этом сезоне, выглядела таким ребенком, что возникало желание запереть ее в детской еще на десять лет.
Впрочем, вряд ли Федра Блэр была в этом возрасте наивной и несведущей в том, что касалось окружающего мира. Наверняка Артемис воспитала дочь достаточно самостоятельной, чтобы прокладывать в жизни собственный путь. И, тем не менее, эта картина приводила Эллиота в ярость. Женщина не должна проводить эксперимент над собственным ребенком, чтобы доказать, что в ее радикальных идеях есть смысл.
– В тот момент я не имела ничего против, и все сработало так, как рассчитывала моя мать. Женщина, отведавшая свободы, никогда не откажется от нее. Но когда она умерла, я ощутила горечь и сожаление. Лучше бы я провела эти последние два года с ней.
– Не представляю независимости, о которой вы говорите. Даже я, мужчина, никогда не вел столь одинокой жизни.
– Дело не в этом. Пусть вы до сих пор живете в резиденции Истербруков, но вы мужчина и поэтому обладаете неограниченной свободой.
– Я говорю не о законах, обычаях или финансах, а о жизни. С чего вы взяли, что на свете существуют только две крайности: либо одиночество, либо свобода? Я не одинок, но и не чувствую себя абсолютно свободным. У меня есть братья и другие родственники, которые предъявляют на меня определенные права. Я принадлежу им, а они принадлежат мне. Даже если мы с братьями возненавидим друг друга, мы все равно будем нести общее бремя.
Ее лицо приняло мечтательное выражение.
– Как бы мне хотелось иметь брата или сестру! Особенно сейчас.
Сейчас, когда она осталась совсем одна, понял Эллиот. Федра выбрала путь, который обрекал ее на одиночество, если только она, подобно своей матери, не заведет незаконнорожденного ребенка. Эллиот вдруг осознал, что она понимает, чем пожертвовала. Она не преуменьшала размеров своей жертвы и взвесила все «за» и «против», если не в шестнадцать лет, то позже, когда стала взрослой. Он сомневался, что овчинка стоила выделки, но не мог не восхищаться ее отвагой.
Федра казалась печальной, и Эллиот почувствовал угрызения совести из-за того, что заставил ее осознать свое одиночество.
– Видимо, дружеские привязанности заменяют вам семью.
В ее глазах вспыхнули озорные искорки, свидетельствовавшие о том, что ее не оставило чувство юмора.
– В каком-то смысле, но не такую семью, как ваша. Хотя эти отношения похожи на отношения с братьями, сестрами или самыми великодушными из мужей, они не являются постоянными. Возможно, став старше, я начну смотреть на вещи иначе. Порой мне кажется, что мне дано больше независимости, чем требуется человеку.
Упоминание о мужчинах, которые могли быть ее любовниками, изменило атмосферу в комнате. Эллиот больше не мог стоять рядом с Федрой и не думать о том, чтобы заняться с ней любовью. С того момента, как он поднялся в башню несколько часов назад, его не оставляли соблазнительные образы. От ее слов жар, тлевший в его крови, усилился. Ему показалось, что он увидел вызов в ее глазах.
Внезапно их обоих охватило желание, острое, как никогда прежде. Федра не прилагала никаких усилий, чтобы справиться с ним. Эллиот стиснул зубы. Никогда в жизни он не встречал женщину, так откровенно откликавшуюся на чувственное возбуждение, предшествующее поцелую или объятиям.
С любой другой женщиной он поступил бы так же, как в прошлый раз с Федрой. Однако он не забыл ее слова, сказанные в тот вечер на балконе. Если она будет верна своей угрозе, у него может не хватить самообладания, чтобы обуздать свою страсть, если она откажет ему.
Федра провоцировала в нем худшие качества, унаследованные от отца. Ему хотелось сжать ее в объятиях и ласкать до потери сознания. Велико было искушение воспользоваться своим немалым опытом, чтобы заставить ее уступить собственному желанию.
Однако Эллиот, решительно отвернувшись, отошел от нее, поднял с пола пистолет и одно из одеял и направился к лестнице. Это был единственный выход. Иначе он рисковал повести себя как последний мерзавец или превратиться в одну из жалких пчелок, которые кружат вокруг королевы, вымаливая милости.
Стоя у окна, Федра наблюдала, как солнце садится в море. Тьма медленно поглощала яркие краски, отражавшиеся в воде лиловыми и оранжевыми всполохами. Мужчины в лодке махали ей руками и что-то дружелюбно кричали. Очевидно, вино, которое они прихватили с собой, чтобы скоротать время, сделало их более приветливыми.
Среди припасов, доставленных с провизией, нашлась большая свеча. Федра зажгла ее и пристроила в углу, где ее не мог задуть ветерок, залетавший в окна. Снизу доносились шаги и шорохи, видимо, Эллиот пытался обеспечить себе некоторые удобства, устраиваясь на полу с помощью единственного одеяла.
Ее тело еще не совсем успокоилось, мысли крутились вокруг последних минут, предшествовавших его уходу. Кровь продолжала мягко пульсировать в жилах. Раньше ей приходилось мириться с этим, только когда Эллиот находился рядом, но, как оказалось, ее тело чувствовало, что он достаточно близко. Ее грудь оставалась напряженной и чувствительной, а соски реагировали на прикосновение ткани платья.