У Сталина были основания лично ненавидеть распространителей „московских сплетен“. Его жена Надежда Аллилуева, вопреки стараниям Сталина, была прекрасно осведомлена о происходящих в стране бедствиях. 9 ноября 1932 г. Надежда застрелилась.
Между тем, „разматывая“ сеть неформальных связей, по которым распространялись „слухи“ и самиздат, ОГПУ вышло еще на две структуры. В октябре 1932 г. — апреле 1933 г. были арестованы 38 человек, в основном — бывших правых коммунистов, многие — выпускники Института красной профессуры. Это была „школа Бухарина“. Главой этой организации считался радикальный ученик Бухарина А. Слепков, исключенный из партии в 1930 г. за упорствование в правых взглядах. В ссылке Слепков все же покаялся в ошибках и был в 1931 г. восстановлен в партии. Но в октябре Слепков попался на распространении документа Рютина и был снова исключен из партии и сослан на три года в Сибирь. Однако, прослеживая связи Слепкова, ОГПУ установило, что в августе-сентябре 1932 г. на квартирах Д. Марецкого и А. Астрова прошли „нелегальные конференции правых“. Слепков иронизировал по поводу этих обвинений: „Теперь такое время, если соберутся три товарища и поговорят искренне, то нужно каяться, что была организация, а если пять — то нужно каяться, что была конференция“[331].
Сталин так не считал. Из откровенных бесед о тяжелом положении в стране вытекал вывод о необходимости смещения генсека. Астров уже в наше время утверждал, что на встрече правых обсуждалось, как „убрать силой“ Сталина[332]. И к тому же в конференциях принимали участие не пять человек, а десятки людей[333]. В искренних беседах принимал участие Угланов, а возможно — и Бухарин (он это категорически отрицал, а подследственные предпочли не подтверждать). В апреле 1933 г. 38 участников откровенных разговоров были присуждены к различным срокам заключения и ссылки. Угланов был освобожден от наказания. Бухарин сумел отмежеваться от своей школы: „возобновление фракционной работы… — возмутительно и преступно“. Теперь Бухарину было важно убедить Сталина в том, в чем еще недавно тот сам убеждал Бухарина: „Ты оказался прав, когда недавно несколько раз говорил мне, что они „вырвались из рук“ и действуют на свой страх и риск…“[334]
В 1932 г. были произведены аресты среди троцкистов, заявивших о разрыве с оппозицией, но сохранявших конспиративные связи. Было арестовано 89 человек (всего в сети могло быть до 200 чел.), во главе с И. Смирновым и Л. Преображенским. „Почти все арестованные держались на следствии мужественно, отказываясь признать свои взгляды контрреволюционными и существование конспиративных связей“[335]. Но отрицать связи было трудно — ОГПУ обнаружило листовки и письма Троцкого.
Участники группы троцкистов были отправлены в тюрьмы и ссылки. Правда, уже в августе 1933 г. их стали освобождать, а Преображенского даже приняли в партию и дали выступить на ее съезде.
Следствию не удалось установить, что И. Смирнов в 1931 г., во время заграничной командировки встречался с сыном Троцкого Л. Седовым и обсуждал взаимодействие его группы с Троцким. Контакты продолжились в 1932 г., во время поездки за границу Э. Гольцмана, который передал Седову письмо Смирнова о переговорах между группами троцкистов, зиновьевцев и Ломинадзе-Стэна о создании блока. Седов утверждал, что он получил сообщение о переговорах между блоком левых (троцкистами и зиновьевцами) и правыми: слепковцами и рютинцами[336]. Это позволило исследователю В. Роговину сделать вывод: „В 1932 году стал складываться блок между участниками всех старых оппозиционных течений и новыми антисталинскими внутрипартийными группировками“[337]. Говорить о складывании блока рано — связи носили информационный характер, как, скажем, связи Промпартии и меньшевиков. При случае троцкисты были готовы доказать властям свою лояльность за счет коллег по нелегальной оппозиционной деятельности. Так, после разоблачения рютинцев Л. Преображенский направил в ЦКК сообщение о том, что получил анонимное письмо, которое нужно рассматривать в связи с делом „Союза марксистов-ленинцев“. Вряд ли Преображенский стал бы способствовать раскрытию организации, с которой находился в связи. Возможно, с рютинцами контактировал Смирнов. Преображенский же был возмущен письмом к нему правых коммунистов-рабочих (возможно, принадлежавших не к рютинской, а к еще одной группе), да и авторы письма Преображенского не жаловали: „Московские рабочие считают наше положение катастрофическим и безвыходным. Страна по существу уже голодает, и массы не в состоянии работать. Поэтому Ваша хваленая индустриализация, на которую вы с Троцким толкнули Сталина, обречена на полное фиаско… Все спекулируют, таково завоевание социалистической пятилетки… Но подумайте только, с каким омерзением и негодованием отшатнулся бы от вас любой революционер до 17-го года, если бы вы сказали ему, что после революции у нас будут такие порядки… Самодержавие Сталина неизбежно должно привести к тому же концу, что и Николая“[338].
333
В 1987–1989 гг. на частных квартирах происходили встречи знакомых (в том числе коммунистов), которые вскоре стали называть себя конференциями неформальных организаций. Так формировалась структура оппозиционных организаций, которая, возглавив массовое движение, в итоге добилась падения власти КПСС.