– Уходить отсюда надо, – сказал вдруг мужик.
– Почему? – поинтересовался я.
– Сейчас обход будет. Увидят тебя, вызовут полицию, а там … сам понимаешь….
– А почему только меня?
– Дак, меня-то знают. Живу я здесь. За кладбищем сразу. А ты – чужак. Станут проверять, что за гусь, всю душу вытрясут, а, если деньги есть, то без копейки оставят. Защитники наши…. От всего защищают. Особенно от денег.
– Я здесь решил остаться жить, – воспротивился я, – со своими детьми и женой.
– Странный ты, человек! И желание у тебя странное! – воскликнул мужик. – Да кому какая разница, что у тебя в душе и что ты решил? Заметут и вякнуть не успеешь! Пойдём, говорю! А от своих ты и так недалеко будешь. Каждый день можешь тут сидеть, пока не надоест. А вечером, лучше уходить. Не ты ж первый такой?
Немного подумав, согласился. Перспектива вступить в непосредственный контакт с работниками полиции меня никак не устраивала, хотя я лично от них ничего плохого не видел, и, взяв рюкзак и спальник, пошёл вслед за мужиком.
– Тебя как зовут? – спросил я.
– Михаил Степанычем! – отозвался мужик. – Раньше звали. Сейчас – Михеем!
– Лет тебе для Михея как-то многовато.
– Лет-то многовато, да положение моё не то, чтобы привередничать! И ещё – у нас каждый сам по себе.
– То есть?
– Кормить тебя никто у нас не будет. И делиться тоже. У нас здесь свобода. Никто никому ничего не должен! Что насобираешь, тем и живёшь! Ясно? Один день – густо, другой – пусто!
– Дак ты не один?
– Одному плохо, – вздохнул Михей, – тяжко. И так никому не нужен, а коли один, то и вовсе мрак. И поговорить не с кем. Да я, вообще-то, с женой. Нас с квартирой обманули, вот здесь и поселились. Соцработниками представились. Опоили чем-то, дак мы с Настей документы и подписали. Оказывается, дарственную. С нотариусом приходили. Всё чин чином. Одна шайка, короче. Пытались потом что-то доказать, дак у нас даже заявление в полиции не приняли. Вот такая у нас власть, мать её за ногу. За литр водки, считай, трёхкомнатную в центре отдали.
– А власть-то здесь причём?
– А разбираться никто не захотел. Все они одним миром мазаны, Игорь!
– А имя-то моё откуда знаешь?
– Дети-то твои похоронены?
– Ну, да.
– Оттуда и знаю.
– Понятно, – догадался я.
Добравшись до конца кладбища, Михей пролез в дырку в ограде. Я последовал за ним. Метров через тридцать среди густого кустарника показалось полуразрушенное довольно большое кирпичное одноэтажное строение – ни окон, ни дверей. То ли разграбили, то ли и не ставили вовсе – одни провалы. Штукатурка на стенах давно обвалилась, но неприятие это не вызывало. Кладбище ведь. Будто не только людей здесь хоронят, но и здания. Зашли внутрь, и в конце длинного коридора Игорь увидел полоску света. Туда и направились. Подойдя к единственной железной двери во всём здании, Михей, по-хозяйски, открыл. Неяркий свет одиноко горевшей электрической лампочки освещал просторное помещение. Оконных проёмов не было. Посредине стоял довольно приличного вида стол, пять разнокалиберных стульев, а вдоль стен – каталки, на каких мертвецов возят. На некоторых были затрапезные матрасы. За столом сидели два мужика и играли в шахматы. Никто внимания на нас не обратил. Всего в комнате, кроме меня и Михея, было шесть человек. Пять мужчин и одна очень пожилая женщина, жена Михея, которая сидела прямо под лампочкой и что-то зашивала. Одеты все были, кто во что горазд, но более-менее опрятно. В углу стоял кулер с водой. Вдоль стен три электронагревателя довольно приличного вида.
– Это – Игорь, – представил меня Михей, ни к кому конкретно не обращаясь. – С нами будет жить.
Интереса это сообщение ни у кого не вызвало. Понимая, что надо как-то «вливаться» в коллектив, я развязал рюкзак, достал оставшийся литр водки и всю имеющуюся еду, и выложил на стол. Шахматная партия тут же завершилась. Жена Михея отложила в сторону штопку, и принялась накрывать на стол. Невесть откуда появилось несколько тарелок, алюминиевых кружек и вилок. Неожиданный праздник разбудил в этих потухших людях интерес к жизни. Мой, явно не вписывавшийся в принятые каноны, поступок разбудил в их сознании какое-то давно забытое чувство человеческой сопричастности. Михей, взявший на себя роль тамады, разлил водку, истово перекрестил стол и себя, со словами: «Дай, Бог!» опрокинул в рот кружку. Остальные молча последовали его примеру. Выпив, стали закусывать. Еды было не так много, но вполне достаточно, чтобы не стесняться, но мои новые сотоварищи по большей части только занюхивали и откладывали закуску на потом. Сказывалась, видимо, привычка на всём экономить. Всё это происходило в полном молчании. Михей, со словами: «Чего тут тянуть?», открыл вторую бутылку и разлил водку. Теперь, не дожидаясь команды, выпили сразу. Выпили и понемногу закусили. Жена Михея тут же начала убирать еду со стола и складывать в большой целлофановый пакет. Глядя на неё, я неожиданно для самого себя спросил: