Не думаю, что был оригиналом, когда тайком натирал градусник до нужной температуры, обманывая родителей, чтобы остаться дома и не ходить в ненавистную школу. Но вряд ли кто-то может похвастаться тем, что глотал небольшие железяки, чтобы заболеть надолго. Я глотал. Я не понимал, что организм избавляется от них простым естественным путём, поэтому был упорен, и после того, как проглотил какой-то винтик от будильника, пошёл на приём к врачу. У меня обнаружили аппендицит и вырезали. Нашли в нём тот злополучный винтик или нет, не знаю, но я провёл неделю в больнице, и, несмотря на перенесённую боль, был некоторое время по-детски счастлив.
Почему моя учёба до четвёртой четверти четвёртого класса была полна только разгильдяйством, ленью и всяческого рода неприятными последствиями такого отношения к своим обязанностям, не могу понять до сих пор. Очень чётко сохранился в памяти эпизод с каллиграфией или чистописанием. Так тогда назывался этот предмет в начальных классах. Очередная двойка вывела из себя мою добрейшую маму, и я был нещадно бит. Помню, как бегал от неё по комнате с рёвом и криками «Я больше не буду!», но безжалостный ремень доставал меня даже под столом, где я пытался спрятаться. После экзекуции очередное домашнее задание, сдобренное поркой, было впервые оценено учителем на отлично, но на этом дело и кончилось. Следующая страница школьной тетради возвращала всё на свои места – кляксы и каракули вместо букв, которые были, кажется, собраны из всех алфавитов в мире. Смотрящие в разные стороны света, разнообразной высоты и ширины, они скорее могли удовлетворить криптографов, нежели учителя или моих родителей. Помните, наверное, знаменитую картину «Опять двойка»? Мне почему-то кажется, что это про меня. Так вот, с двойки на тройку, и происходило моё приобщение к знаниям.
Почему всё резко изменилось после переезда в новую школу, можно только догадываться. Мой папа был кадровым военным, поэтому мы постоянно переезжали с места на место. Первый класс я закончил на Украине, второй на Сахалине, а третий и четвёртый уже в Киргизии, в городе Фрунзе. Туда мы приехали после увольнения папы в запас, потому что там жила моя бабушка по линии мамы, Мария Фёдоровна, областной прокурор на пенсии. Первое время, до получения квартиры, которую должны были дать папе как уволенному в запас кадровому офицеру, мы вынуждены были снимать частный дом, который находился на берегу БЧК (Большого Чуйского канала). До ближайшей школы надо было топать не менее получаса, но это воспринималось как нечто естественное. Почему-то все школы, в которых я до этого учился, что на Украине, что на Сахалине, также находились далеко от дома.
Трёхкомнатную квартиру в новом кирпичном доме мы получили, наверное, в марте, потому что четвёртую четверть я уже учился в новой школе. И, о, чудо! Эту четверть я закончил на одни пятёрки, за исключением рисования, которое никогда не входило в перечень моих любимых предметов. Но одна четвёрка в табеле успеваемости не очень портила моего настроения. Удивительно то, что все мои пятёрки и единственная четвёрка, полученные в последней четверти, так и были зафиксированы в качестве годовых оценок. Очевидно, что начался новый период моего взросления и познания мира.
Краткое описание детства можно было бы на этом закончить, если бы не одно очень важное происшествие, о котором, как мне кажется, следует обязательно упомянуть. В третьем классе, когда мы жили рядом с БЧК, я сбежал из дома. Как я уже говорил, мы жили довольно далеко от школы, поэтому я частенько опаздывал на первый урок. Учился я весьма посредственно, поэтому особого расположения ко мне не испытывали не только мои одноклассники, но и учительница. Она меня нещадно ругала, каждый раз после очередного опоздания обещая в следующий раз не допустить к занятиям. Угрозы эти воспринимались мной абсолютно серьёзно, но почему-то так получалось, что я опаздывал вновь и вновь. Вот и в тот злополучный день. Я задержался с приготовлением домашнего задания, поэтому, закончив его, быстренько побросал учебники и тетради в командирский планшет, который мне подарил отец, и уже собирался убегать, но в тот день он по какой-то причине был дома. Увидев мои грязные ботинки, он никуда меня не отпустил, заставив их начищать ваксой. Деваться было некуда. Я умолял отпустить меня, но отец был непреклонен. Для меня было самым важным не опоздать, для него – научить меня следить за своим внешним видом и не ходить в грязной обуви. Вот так и сталкиваются интересы отцов и детей. Ботики начищать, конечно, пришлось, но в школу я бесповоротно опаздывал. Выйдя, наконец, из дома, побрёл, еле волоча ноги, в сторону школы. Спешить было некуда. Моё отчаяние и обида не знали границ. Мысль о том, что меня никто не любит на этом свете (хотя это было, конечно же, не так), переродилась в желание убежать от этой нелюбви куда глаза глядят. В те года любовь мною воспринималась также, как ныне иными гражданами воспринимается свобода. То есть, любовь – это когда тебе всё позволено, ты ничего никому не должен, делаешь всё, что тебе заблагорассудиться и за этим не следует никакого наказания. Со временем я, конечно, понял ошибочность такой трактовки любви, а вот люди, уже не одно тысячелетие требующие свободы, то есть, вседозволенности, так и остались на стадии младенческого восприятия этого несуществующего в природе феномена. Недалеко от дома находился большой мост, соединяющий противоположные берега канала. Я зашёл на середину моста, снял с плеча командирскую сумку с учебниками, которой я очень гордился, и без всякого сожаления выкинул её со всем содержимым в середину потока. С учёбой покончено раз и навсегда. Кто-то из соседей увидел мой явно выходящий из ряда вон поступок и доложил отцу. Оставался на мосту до тех пор, пока не увидел, как из дома выбежали папа и мой старший брат Миша. Я бросился убегать. Они кричали мне вслед, требуя остановиться, но я очень боялся это сделать, поэтому убегал всё дальше и дальше. В моём детском мозгу родилась идея сесть на поезд и уехать. Куда, я, конечно, не знал, но решение было принято. Оно не было реализовано по одной весьма банальной причине. У меня в кармане было десять копеек. Для того, чтобы доехать до вокзала надо было потратить три копейки. Тратить было жалко, потому что столько же стоил стакан газированной воды с сиропом, которую очень любил. Я выбрал газировку. Побродив до вечера по городу, вынужден был вернуться к дому, так как не знал, где ночевать. Решил провести ночь в перелеске, отделявшем наши дома от канала. Улёгся на траву, положив под голову камень и попытался заснуть, но не смог этого сделать. Ночные шорохи и шумы рождали страх, который усиливало моё детское воображение. Я не выдержал и пошёл к дому. Огородами добрался до окна прабабушки и шёпотом позвал, хотя свет уже был потушен. Прабабушка отозвалась сразу. Оказалось, что родители ищут меня и дома никого нет. Она накормила меня и уложила в постель. Вскоре вернулись родители. Меня никто не трогал. Я слышал громкие голоса в другой комнате, но разобрать их смысл не мог, так как спрятался под одеялом, опасаясь наказания. В комнату никто так и не вошёл. Скорее всего прабабушка, которая очень любила меня, спасла от справедливой экзекуции, потому что в те года почтение к старшим было ещё совершенно естественным чувством. Проснувшись утром, я обнаружил над свой кроватью приколотый к стене тетрадный листок с надписью «Распорядок дня для подлеца». Так и началась моя жизнь по расписанию. Я упомянул это происшествие потому, что оно, как мне кажется, сыграло очень важную роль в моей дальнейшей судьбе. За мной установили жёсткий контроль, который не закончился даже после окончания университета. Есть ли в том, что случилось со мной хоть что-то положительное? Конечно, есть. Мне сейчас даже и в голову не придёт выходить из дома в грязной обуви. Надзор родителей за моим поведением стал носить такой характер, что я не мог сделать шага без их разрешения. Это очень угнетало. Я вполне допускаю, что преувеличивал этот надзор в моём воображении, но навязчивая идея освободится от него всеми доступными способами полностью поглотила мой ум.