Некоторое время он молча стоял на зыбкой почве, стараясь не шевелиться. По его расчетам, перенос между мирами не должен был занять много времени. Но мутоминуты шли, и ничего не происходило.
Диди. Мутоминуты, муточасы и т. д. – внутреннее время, текущее в сокращалках и разворачиваемых пространствах, доступных инфилоперам. По ощущениям мутоминута равна обычной минуте. Однако в обычном мире при этом может пройти совсем другое «количество времени».
Потом кое-что произошло: отчаянно зачесался нос. «К дождю!» – подумал Дюшка и поднес руку к носу. И сразу произошло еще кое-что: пошел дождь. Мелкий-мелкий. И еще кое-что: нос почесать не удалось – из ладони что-то тянулось.
– Мамочки мои! – Дюшка непроизвольно отпрыгнул от собственной ладони.
Хотя прыжок получился знатный (на соревнованиях по прыжкам назад, которые очень популярны на Земле-13, эта попытка стопроцентно посчиталась бы успешной), далеко от ладони отпрыгнуть не удалось, она все еще оставалась на расстоянии вытянутой Дюшкиной руки. Основания пальцев светились так, как на картинках в детских книжках изображают радиоактивное сияние хоровода новогодних елочек, и из центра этого сияния тянулось что-то странное, синее-синее.
Диди. Тут имеются в виду елочки и книжки Дюшкиной родной Земли-11. На других планетах елочки-мутанты не светятся и новогодние хороводы не устраивают.
Очень медленно и осторожно Клюшкин вытянул вперед вторую руку и раскрыл ладонь. Она тоже сияла таким же глубоким сине-черным светом. Дюшка потрогал одной рукой другую. Сияние не пропадало, нити тоже. На мгновение Клюшкин подумал, что это не нити, а просто лучи. Может, это такой спецэффект при переносе между мирами, что-то вроде этого… электростатического поверхностного заряда, или напряжения, или как там его? Но, попробовав «луч» на ощупь, убедился: это нить. Плотная и шершавая. И мокрая.
– Мокрая, наверное, от дождя, – пробормотал он.
Откуда она? Дюшка напрягся и вдруг вспомнил: Эля! Да! Последнее воспоминание о Земле-4 было такое: Элина бросается к нему, хватает за руку и… и вроде бы на ней был такой браслет, из ниточек, вроде бы она намотала его ему на руку и… и после этого Дима, очевидно, закрыл капсулу переноса и отправил его… сюда. Да, так все и было. Но почему теперь эта нить разделилась на несколько и растет из его руки?
– Ладно, ерундиссимо с плюсом, – пробормотал он. – Может, это мне все снится или мало ли что. Когда все окончится, спрошу у Димы, что это было.
Но пока что ничего оканчиваться не собиралось.
Нос все еще чесался. Дюшка попробовал потереться им о плечо, но потом плюнул и потер рукой. Нить вроде бы не мешала.
Нос больше не чесался.
Дождь продолжал моросить.
Земля под ногами покачивалась.
Клюшкин стоял дурак дураком и не знал, что делать. Попробовал хотя бы сесть, но, опустившись на одно колено, передумал. Ну вот, теперь еще и левая брючина мокрая и грязная!
«А вдруг это надолго? Лет на сто? – с ужасом подумал он. – Что делать-то? Что же делать?!»
Спустя примерно муточас, а может, и мутодва Клюшкин начал беспокоиться всерьез. Часы, которые носила консьержка Мария Клушкина, так и остались на Дюшкином запястье после того, как ему вернули его родной облик. Но они стояли. Не показывали ни мутовремя, ни время Земли-4, ни какое-либо другое. Вероятно, в межмировом, космическом или как его там, пространстве примитивные механизмы не работали. За эти час-два Клюшкин совершенно промок, извазюкался в грязи, ухитрившись упасть на ровном месте (всего-то шагов пять в сторону сделал – и на тебе!), несколько раз звал на помощь Диму и Рона и даже на всякий случай оперхрюкнул, отправив в игольчатую дождливую взвесь один из самых отчаянных сигналов. В конце концов он решил идти.
– Надо как-то отметить это место, – пробормотал он, озираясь в поисках ветки или камня.
Не найдя ничего подходящего, решил идти просто так.
– Пойду на север! – громко провозгласил он, растерянно повертел головой (туман со всех сторон был совершенно одинаковым) и решительно добавил, махнув рукой в никуда: – Север у нас будет там!
Шагать в тумане с непривычки было стремно. Все– таки это не платформа реалитивизора, которая послушно вращается под ногами в любую сторону, а ты остаешься на месте. Тут – другое дело! То кочка под ногой, то ямка под другой…
Впрочем, кроме кочек и ямок, ничего не менялось. Пройдя примерно тысячу шагов, Клюшкин расслабился, раззевался и – бумц! – врезался лбом и коленкой в здоровенный темно-синий щит, на котором белой флуоресцентной краской были накаляканы какие-то кривули и значки. Самая большая кривуля-закорючка в самом центре щита была ярко-желтая, с золотистомедным отливом.