- Сумка! Девка, моя сумка!
- Да к черту твою сумку!!!
- Там же семечко!
В этот момент она его ненавидела. Угловатого, хилого, беспомощного, мешающего собственному спасению – дед рвался назад, за рюкзаком, который, зацепившись за корягу, завис на самом краю обрыва. Бездонного, глубочайшего обрыва, куда, если съедешь, то все.
- Да помоги же мне, дед! Толкайся ногами от камней! Выбирайся!!!
Она вытащила его на тропу за воротник, не обращая внимания на всхлипы и стоны. Как котенка, как провинившегося отпрыска: зло, рывками, рыча от усердия.
- А моя сумка? Она ведь сорвется!
Дед плакал. Весь в снегу, мокрый и дрожащий, указывал пальцем на рюкзак и причитал.
Марика едва не заорала от ярости. Чем старый хрыч думал, сунувшись на этот дрянной Уровень? Здесь молодому и здоровому ногу сломать, как нечего делать, а старику? Как же кальций, витаминчики, теплая грелка и кресло качалка? А-а-а? Пледиком бы укрылся, газетку почитал, так нет же, сидит теперь по письку в снегу и хнычет.
- Ты чем думал?! Тропа ведь узкая, скалы держаться надо было! А теперь все, ушел твой рюкзак в гору. Точнее, с горы.
Она зло хохотнула. Из-за нервов, напряжения, ударившего в голову адреналина.
- Достань, заклинаю!
- Что?! Я же еще и достань? Да мне что, заняться нечем?!
- Прояви человечность, девка, пожалуйста! Помоги мне. Если семечко потеряю, то все…
- Про какую человечность ты говоришь, дед? Где была твоя человечность, когда ты, старый хрыч, поперся на этот Уровень? Чтобы тебя такие, как я, на плечах несли? В башке-то хоть чуть-чуть мозгов осталось?!
Дед закрыл морщинистое лицо посиневшими от мороза руками; мокрые варежки, припорошенные снегом, валялись рядом.
Он ведь тоже не знал, куда шел… - прошептал внутренний голос, и Марика, зарычав, сжала кулаки, бессильно топнула ногой и зло зашагала на поиски палки, которой можно было бы зацепить и вытащить треклятый дедов рюкзак.
*****
Она в очередной раз оставила его позади – деда с лежащей у ног сумкой.
Какое-то время шагала без мыслей - усталая и опустошенная; взметнувшийся уровень адреналина схлынул, Марика вконец оголодала. С притупившимся чувством осторожности, забыв про предубеждения, грела снег в ладонях, жадно пила воду и все никак не могла напиться. Тело без дополнительного источника энергии в виде пищи постоянно мерзло.
Казалось, день растянулся в бесконечность; солнце из зенита медленно клонилось к горам, скрипели подошвы, шуршала толстовка, легкие превращали морозный воздух в пар, ноги двигались на автомате: вытащить одну, утопить в снег, вытащить другую, утопить в снег, эдакий маленький робот, бредущий из ниоткуда в никуда.
В какой-то момент, пробираясь через груду камней, она оступилась, поскользнулась на ледяном настиле, резко взмахнула руками, не удержалась, упала на бок и покатилась вправо, туда, где зиял овраг. Попытки схватиться за торчащие из земли ветки, затормозить подошвами, бороздить рыхлый снег пальцами не помогли – край неумолимо приближался.
Марика захрипела от страха.
Ужас сковал горло, крик застрял в нем, как кусок луковой шелухи в засорившейся водопроводной трубе.
Два метра… метр… Обрыв все ближе!
Последняя попытка уцепиться за тонкие прутья чахлого куста не увенчалась успехом, раздался натужный треск веток, рукавица соскользнула с ладони и, отброшенная спружинившей веткой, отлетела назад, в то время как сама Марика, на долю секунды застыв у самого провала, окруженная ворохом снега, полетела вниз.
Спустя пару минут, оглушенная и растерянная, она обнаружила себя стоящей на четвереньках и трясущей головой. Снег сыпался с волос, из-за воротника, каплями стекал по лицу. Шапка валялась рядом, рукавица осталась в единственном экземпляре. В висках шумело, ныли бедро и растянутая лодыжка.
Ей относительно повезло.
Край, с которого она сорвалась, таил за собой не бездонную пропасть, сдобренную каменными отвесами (случись так, и лежать бы ей уже мертвой), а довольно пологий склон – мягкий, если бы ни редкие камни и древесные стволы, неудачно встретившиеся на пути хрупких человеческих конечностей. И если бедро, судя по ощущениям, отделалось лишь синяками, то левая ладонь кровоточила – край валуна пропорол кожу, недостаточно глубоко для большой кровопотери, но в самый раз для противной ноющей боли.
В который раз за этот день захотелось рыдать; черт бы подрал этот поход, эти желания, этот вечный снег, эти поганые боты с чужой ноги, эту проклятую потерявшуюся варежку…
Холодно, одиноко, страшно…
Теперь, вместо отвесных скал и тропы, слева высился склон – обратно не взобраться, - а справа лес.
Потерялась. Окончательно потерялась.
Она едва было не задумалась о поиске «красной» кнопки, когда ветерок неожиданно донес новый тонкий, почти неуловимый запах – запах костра, и Марика, ощущая себя зомби, моментально забыла о ноющем бедре, потерянной варежке и рассеченной ладони. Неуверенно поднялась и принюхалась.
Точно. Запах дыма.
Морщась от боли и не замечая застывших на щеках слез, она натянула на голову мокрую шапку и направилась вперед.
*****
- А почему я должен делиться с вами едой?
- Ну что вам жалко?
Языки пламени облизывали нанизанные на прутья шкворчащие пузырящиеся и истекающие жиром сочные сосиски.
Четыре штуки.
Марика смотрела на них, как цирковая собачка, готовая встать на задние лапы, станцевать, тявкнуть, взвизгнуть или сосчитать кубики – сделать что угодно, лишь бы получить кусочек.
- Хоть одну. Ну, хоть половинку. Я не ела с самого утра…
Мужчина, одетый в черную спортивную куртку и тонкую вязаную шапку, к мольбе остался глух. Рядом с костром на сумке лежала надломленная буханка хлеба.
Хлеб, сосиски… Где он взял их? Здесь нет ни денег, ни магазинов, куда можно зайти и сказать: «Дайте».
Угли распространяли вокруг себя драгоценный жар, хотелось подойти ближе и протянуть к огню озябшие руки.
- Где вы взяли еду? Скажите, и я сама туда схожу.
- Вы привыкли, чтобы вам все рассказывали и объясняли?
- Вы имеете в виду «на блюдце» подавали?
- Именно.
- Нет, не привыкла. Так где вы взяли сосиски?
Вместо ответа незнакомец невозмутимо опустился на корточки – плотные джинсы на коленях натянулись, – снял кожаную перчатку, бросил на снег и принялся неторопливо покручивать прутья – сосиски зашкворчали громче.
Марика почувствовала, как от голода голова пошла кругом: еда так близко, но не подойти и не взять. Едким гейзером взметнулось отчаяние.
- Хоть хлеба отломите! Полкорки! Создателем молю, неужели вам жалко?! Или еды дайте, или расскажите, где ее найти.
Только сейчас она заметила, что глаза у незнакомца серые, брови и щетина темные, а глаза светлые – редкое сочетание. Светлые и равнодушные, как кусок пасмурного неба.
Мужчина поднялся, расправил плечи и хмуро взглянул на гостью - взгляд тяжелый и холодный, с таким «да» не говорят. Да и мягко зазвучавший голос не умалил жесткости слов.
- Дамочка, вы, вообще, зачем сюда пришли? Нет, не к костру, - пояснил он, увидев наведенный прицелом винтовки на мясо голодный взгляд, - на Уровень? Давайте подумаем вместе, вы ведь не пришли сюда, чтобы просить за других, с такими желаниями на «Магию» не пускают, таков закон, значит, вы пришли просить что-то для себя. Судя по тому, что вы молоды и больной не выглядите, то хотите либо денег, либо славы, либо знаменитости, либо чтобы вас любили. Чего еще помимо этого желают женщины? Улучшить внешний вид, уменьшить бедра, увеличить грудь, изменить цвет глаз, «загустить» волосы…
Марика от злости сделалась пунцовой.
- У меня прекрасная грудь и шикарные волосы…
- Да мне плевать и на то, и на другое. Чего бы вы ни пожелали, вы хотели бы стать счастливее, правильно? Так вот и боритесь за это. Включайте голову, выдержку и волю; ищите еду, думайте, анализируйте, слушайте, учитесь, подстраивайтесь. Неужели вы думали, что ступите сюда, и под ногами расстелится красный ковер со стрелками, а приставленный лично вам повар будет готовить завтрак, обед и ужин? Да еще и на выбор из меню?