– Да продолжится сев, и семена эти воздадут нам мужчин, что никогда более не переступят ворот Мэнроса!
И ножницы вошли в тело второй Матери урожая, раскрылись среди её внутренностей и стали кромсать плоть, ширя проход, освобождая его для рвущихся наружу семян. И снова это были тыквенные семечки, которые заполняли собой желоб, образовывая ещё одну кучку возле ног собравшейся толпы. Никто не обращал внимания на умерших девушек, за сутки успевших пройти путь от Невесты до Жены и от Жены до Матери. Они дали жизнь новому урожаю, и на этом их роль была исчерпана.
А старуха запрокинула кровавые руки к низкому солнцу и закричала:
– Славного сева!
Все поспешили к лежащим в двух кучах тыквенным семенам. Меня практически затоптали, испытывая слабость после бредовой ночи и ошеломлённый ужасными картинами, открывшимися мне, я был не в силах оказывать сопротивление, сознание вновь решило милосердно покинуть меня.
***
Второй раз за день я обнаружил себя очнувшимся на земле. Солнце успело совершить внушительный переход и уже начинало клониться к горизонту. Площадь была пуста, не было людей, не осталось ни единого случайно оброненного тыквенного семечка. Сознание моё пошатнулось, тело поддалось горячке, а инстинкт упорно толкать меня прочь из проклятого Мэнроса. Я не стал возвращаться за своим плащом и мешком, боялся, что не смогу их отыскать, но куда сильнее боялся задержаться среди молчаливых жительниц этого жуткого города.
Вот сегодня я слышал пение, я видел горящие свечи и радостных женщин, отмечающих славный сев, но мне было чуждо их звериное веселье, теперь я понимал, почему плакали Невесты, когда сутки назад приближались к ступеням.
Я счастлив от того, мне не приходилось в жизни испытывать такого отчаяния, выпавшего на долю женщин Мэнроса и побудившего их к столь изуверской сделке. Мне хотелось избавиться от этих воспоминаний, вырвать их из собственной памяти и не задаваться вопросом о том, кого именно вызывали барабаны прошлой ночью. Вот какой ценой было обеспечено воскрешение Мэнроса! Женщины променивали жизни молодых девушек на урожай, а через год ситуация повторялась.
Я миновал ворота, но не стал оглядываться, изображённые на них девушки не шли ни в какое сравнение с теми, за чьей смертью мне пришлось наблюдать. В наступающих сумерках я не заметил, как свернул с дороги и угодил прямиком в плетёный забор, располагавшийся с восточной стороны от города.
Я думал, что кошмары исчерпались яростными стонами в густой темноте, багряным серпом и длинными ножницами, но всё это меркло перед тем, что мне уготовано было разглядеть в рыхлой почве.
Под широкими листьями прятались вовсе не корнеплоды, а маленькие скрюченные детские тельца, немного присыпанные влажной землёй. Они лежали обхватив, ручками прижатые к груди колени, и мирно посапывали миниатюрными носиками. Все они вышли из лона при помощи ножниц и в действительности являлись детьми одной единственной Матери урожая. Их конечности напоминали корни и глубоко зарывались в рыхлую почву, а кожа имела оранжевый цвет.
Цвет тыквы. Цвет поспевшего плода.