Нет-нет-нет, этот сосед совсем не для задушевных бесед о погоде и будущем урожае. Теперь это скорее противник, а не сосед. Я отвернулась от фабриканта с твердым намерением не проиграть ему и его беспринципной жадности. Закоренелый собственник во мне требовал масштабного развертывания военных действий по спасению принадлежащей семье земли.
– Скажите, какая урожайность у этой мари? Когда ее сеют? Закуплены ли уже семена? – забросала я вопросами приказчика.
Управляющий был настолько ошеломлен количеством вопросов, будто вовсе не ожидал, что хозяйская дочка умеет еще и говорить.
– Эээ…это…как ее… растение, в общем…не сталкивался…так…но соседи…соседи говорят… что…четырнадцать этих самых, которые …центнеров, во!…с того…
– Господин Брен, напишите мне, пожалуйста, это все на бумаге, хорошо?
Приказчик кивнул с благодарностью за то, что я не стала продолжать его мучений. Странное дело: он отлично общался с нанятыми работниками, но как только дело касалось хозяев или любого другого дворянина в округе, его речевой центр наотрез отказывался выдавать более-менее связанные между собой предложения. В письменных же отчетах, на которые мы вынуждены были перейти (ведь человек-то толковый), господин Брен обходился хотя и топорными, но довольно понятными фразами. Впрочем, у всех свои недостатки – главное, чтобы достоинства их перевешивали.
Я посмотрела на сухие ряды цифр отчета перед собой и как-то сразу приуныла, начиная терять запал. Расчет сельскохозяйственных возможностей наших угодий затягивался. Не то чтобы математик из меня был совсем уж никудышный, но не пышущий энтузиазмом – это точно. Почему бы людям не изобрести машину, которая сама производит вычисления? Я рассеянно погрызла кончик карандаша.
Стойте!
У нас же есть такая!
Хмурый Ерем, скрестивший пухлые ручки на груди, был торжественно внесен Ласом в кабинет, а затем усажен на стул напротив меня. Вот она – моя автоматизированная счетная машинка! Осталось только внести в нее нужную информацию и заставить работать. А это будет непросто. Ерем – самый трудный ребенок из всех, кого я когда-либо видела.
И поэтому разговаривать с ним как с ребенком определенно не стоит.
– Не поможешь нам с расчетами? – спросила я без намека на тот сюсюкающий голос, которым взрослые любят обращаться к маленьким детям. – Все твои родственники плохо дружат с математикой.
– Зато хорошо с ленью, – маленький грубиян видел меня насквозь.
Я промолчала, успокоенная тем, что он все же подвинул к себе записи приказчика и начал выводить на них ровные, словно напечатанные типографским станком, цифры.
– Мне надо выяснить, какой урожай мы получим, если засеем все свободные земли марью, – мое робкое высказывание было встречено хмурым взглядом, говорящем о том, что младший брат, в отличие от меня, не такой тугодум, и сразу все понял.
Буквально через минуту половина листа была исписана аккуратными цифрами, а под ними стоял устрашающий итог: в среднем двести восемьдесят центнеров.
Ерем мрачно и неодобрительно посмотрел на меня, я оглянулась на Ласа, ища поддержки и ободрения, но наследник заинтересовался паутиной в одном из углов кабинета и теперь увлеченно гонял пальцем ее хозяина вниз и вверх по серебристым нитям.
– Еремушка, – жалобно протянула я, – а может ты ошибся где-нибудь?
Вся моя уверенность в будущей победе над кознями хитрого промышленника как-то улетучилась.
Ерем, оскорбленный в своих лучших чувствах, еще более мрачно подвинул ко мне свои вычисления, дескать «проверяй!». Но я-то знала, что в расчетах маленький гений никогда не ошибается, не в пример нашей матушке.
– Лас, ты все запомнил? – в сотый раз спросила я, меряя шагами склизкую дорогу по направлению к фабрике господина Клауса – экипаж был еще не перекрашен, поэтому все расстояния приходилось преодолевать только собственным упорством.
Брат рассеянно кивнул.
Нет, я, конечно, доверяю Ласу, но совершенно не доверяю тому, что он говорит. Придется быть все время начеку – деловые переговоры отнюдь не конек нашего наследничка.
На территорию фабрики мы вошли с некоторой неуверенностью и опаской и тут же погрузились в деловитую суету: рабочие проворно сновали по территории, переносили какие-то коробки и мешки, звонкими голосами отдавали распоряжения и такими же звонкими голосами отвечали на них, а за всем этим движением уверенно гудели фабричные станки. В воздухе витал едва уловимый травяной запах, и поэтому казалось, что находишься где-то на сеновале. Атмосфера этого места настолько отличалась от всей размеренной и сонной округи, что я на некоторое время даже замедлила шаг в восхищении, за что тут же была вознаграждена бранью проходившего мимо рабочего. Лас, зазевавшись, попал в поток людей, по гудку выходивших из дверей фабрики – видимо, на обед – и теперь вертелся волчком в этом течении, пытаясь вырваться на свободу. Я улучила момент, поймала брата за рукав и потянула за собой, стараясь подстроиться к темпу шага занятых служащих, чтобы снова не стать причиной пешеходных происшествий.
К счастью, господин Клаус оказался не только в своей конторе, но еще и достаточно хорошем расположении духа, чтобы нас принять. Стоило мне переступить порог его кабинета, как пришлось приложить все усилия, чтобы вести себя полагающимся воспитанной девушке образом: то есть мило улыбаться и молчать. Фабрикант поздоровался с нами довольно сухо, а затем скептически оглядел сначала Ласа, потом меня.
– Это мой партнер – господин Жерон, лицо доверенное, поэтому можете не опасаться обсуждать в его присутствии дела, – представил он нам интеллигентного мужчину почтенных лет, стоявшего около окна. Представленный забавно пошевелил черной щеточкой усов и непринужденно поклонился. Он был намного старше господина Клауса, но держался почему-то не в пример свободней. – Присаживайтесь.
Пятнистый дог, лежавший на ковре рядом со столом, приветствовал нас глухим утробным ворчанием – видимо, сердится, что хозяин не представил и его.
Мы сели, и я поздравила себя с тем, что с момента входа в помещение, сказала только «добрый день» – это, определенно, был успех, учитывая все слова и обвинения, которые рвались наружу. К несчастью, Лас сказал ровно столько же… И чтобы подстегнуть события, я пнула его ногой под столом, не забывая при этом сохранять самое приветливое выражение лица.
– Я хотел обсудить с вами условия договора, заключенного с моей матерью, а точнее их изменение, – вполне складно, как учили, начал Лас, и все было бы хорошо, интересуй его собеседник больше, чем прожилки на дубовом столе.
Моя туфелька снова врезалась в лодыжку брата, заставив мечтателя вздрогнуть и отвлечься от ценной породы древесины.
– Договор подписан, и у меня нет повода для его изменения, – отрезал господин Клаус, скорее всего пришедший в крайнее раздражение от отношения Ласа к происходящему.
Я снова была вынуждена воспользоваться своей туфлей, иначе пауза в разговоре слишком затягивалась.
– Мы полагаем, что намеренно или нет наша мать была введена в заблуждение, относительно урожайности мари, на которую подписан договор, – еще одна отлично заученная фраза. Так держать! Давай-давай, я слегка толкнула Ласа коленом. – Я думаю, что необходимо изменить сроки или объемы.
Правильно, начинать нужно мягко. Но все портило рассеянное выражение на лице брата: если бы он был способен прямо и строго смотреть в глаза собеседнику – до фабриканта сразу бы дошла скрытая угроза. Сюда бы Ерема с его отработанным «взглядом смерти», но вряд ли кто-то станет серьезно разговаривать с шестилеткой, точно так же, как и с барышней в кружевах.
– Поверьте мне, леди Иветта была прекрасно осведомлена о всех характеристиках растения, которое я предложил ей выращивать.