Хочу сказать, что задерживаться на балу дольше всех у нас считалось неприличным, а в моем случае – так просто опасным. Поэтому, увидев, как один из скрипачей уронил смычок прямо в жерло тубы соседа, я поняла, что пора уходить, пока со мной не случилось очередного казуса, и пошла собирать братьев по залу.
Лас по моему личному недосмотру присоединился к толпе обожателей Алисии и рассеянно держал в руках ее веер, хотя другие много бы отдали за такую честь. Его же оторвать от этого занятия было несложно, потому что и тут он был несерьезен, как несерьезен во всем – к моей подруге брата скорее всего прибило густой волной прочих ухажеров. Гораздо сложнее оказалось вытащить Ивара: тот под непрестанное кивание знакомой старушки пересказывал какую-то проповедь, причем похоже в лицах и с такими эмоциями, что бедная девушка (при ближайшем рассмотрении – младшая сестра печально известного нам господина Клауса), оказавшаяся его слушательницей, все никак не могла найти благовидного предлога, чтобы ускользнуть.
– Извините, что вмешиваюсь в вашу беседу, но мне надо переговорить с братом, – я схватила оратора за локоть и потащила к выходу.
– …и сказал он: мудрость моя с тобой, но не ищи во мне силы… Николетта, мне же совсем немного дорассказать осталось – вещал Ивар, уже пятясь за мной. Потом он отчаялся и произнес последнюю строчку повышенным тоном, – ибо вся сила в тебе!
Но его молоденькую слушательницу уже как ветром сдуло с места, хотя старушка все так же продолжала сидеть и кивать.
На улице даже сквозь ночь были видны сгустившиеся тучи, а к тому моменту, когда слуга подал наш экипаж, с неба зарядил дождь. Многие сказали бы, что дело пустяковое, если есть своя карета. Но как раз в карете-то и была вся проблема…
Видимо, дождь был крайне очистительным, поскольку под его воздействием стала вылезать столь тщательно скрываемая правда. В момент, когда на дверце проступили буквы «легкий путь на небо» у Ивара задергался левый глаз, а Лас стал беспокойно оглядываться. Я же поспешила запихнуть обоих в экипаж, не дожидаясь удовольствия лицезреть «Тимофея и сыновей» с их бюро ритуальных услуг.
Наконец, мы остались одни. И сейчас меня гораздо больше, чем наш экипаж и очередные проделки Оськи, беспокоила деловая жилка моей матушки.
– Лас, что за договор заключила мама с этим фабрикантом?
Надеюсь, это не что-то кабальное, благодаря чему все ее потомки до седьмого колена будут работать у господина Клауса на фабрике. Я мысленно скрестила пальцы на удачу.
– Хм, не уверен, – старший сын и наследник всего состояния наших родителей беспечно пожал плечами. – Что-то о выращивании какой-то травы. Матушка рассказывала, но мне было не очень интересно. Ты видела? В городе до сих пор стоят астры, а наши все уже облетели. Может, сорт не тот?
Если б не теснота кареты, я едва ли смогла бы подавить в себе желание дать ему подзатыльник. Не интересно!
О Боги, сколько раз я уже сокрушалась – еще один раз вы выдержите. Ну почему, почему первым на свет появился именно Лас, а не, к примеру, Оська или Ерем? Да и Ефим бы справлялся с ролью старшего сына гораздо убедительнее! Было даже как-то мелочно со стороны родителей переживать по поводу разного рода завихрений в головах остальных детей, когда настоящую проблему представлял именно их обожаемый тихий и смирный наследник.
Большинство людей уверены, что деятельные энергичные характеры – это прекрасно. К сожалению, я не вхожу в это большинство, потому что буквально с первых минут жизни познакомилась с двумя такими деятельными натурами – моими родителями. Так что с авторитетом специалиста с двадцатилетним стажем могу заявить: энергичность энергичности рознь. Для начала возьмем моего отца: оказавшись перед какой-либо задачей, он прикладывает все усилия, чтобы решить проблему, добивается невероятных успехов, но потом довольно долго может почивать на лаврах, не видя необходимости в том, чтобы рваться куда-то еще и ставить для себя другие цели. Моя матушка наоборот, хватается за все новые идеи, ввязывается в сомнительные авантюры, но быстро к ним остывает, переключаясь на другой интерес. Вместе они замечательная пара, именно их счастливая встреча в юности принесла нашей семье титул младших лордов, а отцу должность управляющего королевским дворцом. Но вот по отдельности… это просто какая-то беда!
Поэтому на следующее утро первым делом (после завтрака, конечно) я пошла в кабинет отца с целью найти злосчастный договор, который даже приснился мне несколько раз за ночь в разных вариациях. Помню только, что в последнем сновидении господин Клаус на фоне алых языков пламени потрясал роковой бумажкой у меня перед носом и заходился в инфернальном хохоте. Только очень восторженный оптимист может сказать, что это хороший знак. Я предпочитала партию суровых реалистов, поэтому бойко застучала ящиками массивного письменного стола. Кажется, в последнее время кабинет использовался для чего угодно, только не для работы, поскольку в первую очередь мною были обнаружены две мышеловки, недовязанный носок, засохший кусок пирога и дамский башмачок со сломанным каблуком. Когда я дошла до шмеля, приколотого булавкой к какой-то картонке, в кабинет просунул вихрастую голову Оська:
– Николетта…
– Кыш отсюда! Я с тобой не разговариваю!
Надеюсь, что общественное порицание (старших братьев и сестры, которые вынуждены были наслаждаться позором в облезшей карете) когда-нибудь возымеет на него действие. Хотя для усиления воспитательного эффекта я еще добавила лишение сладостей на неделю с возможностью продления срока наказания.
– Значит, и читать письмо от маменьки не будешь? – паршивец скрылся за створкой.
Я обогнула стол и в три прыжка достигла двери. К счастью, Оська помнил о вероятности не встречаться со сладким еще неделю, поэтому и не думал убегать, а смирно ждал в коридоре. Я умилилась. Интересно, если ему теперь после каждого хорошего поступка давать сахарок, это поспособствует дальнейшему воспитанию? Или все же участь комнатной собачки его возмутит?
– Вот, – он протянул мне конверт.
Я выхватила у него послание:
– Все равно не разговариваю, и не подлизывайся. Иди проси сначала прощения у братьев.
– Лас уже простил, а Ивар сказал «Боги простят».
Нет, что-то явно идет не так в образовании нашего будущего церковника.
– Читай ему его любимые проповеди, пока не простит, а до этого на глаза мне не показывайся.
– Так-то ты со мной не разговариваешь…, – проворчал Оська.
Я промолчала в ответ, чтобы хоть немного исправиться и не быть голословной.
Пора бы и вскрыть послание.
Моя матушка не любительница писать письма: взяться за перо ее может заставить либо большая новость, либо очередная сумасшедшая идея. Поэтому перед вскрытием послания следовало приготовиться хотя бы морально. Я выдохнула и, сломав сургуч, развернула письмо.
«Николетта, ты, наверно, удивишься, получив от меня письмо так скоро после отъезда. Но боюсь, что в суматохе сборов у меня не было возможности в подробностях рассказать тебе о делах в имении».
Да уж, конечно. Скорее я поражена, что в этой суматохе она успела со мной поздороваться.
«Я посветила во все детали Ласа, но не уверена, что он достаточно внимательно меня слушал».
Отчего же? Надо доверять своему чутью и говорить прямо: он совсем не слушал тебя, мама.
«Мы лишились контракта на поставку продовольствия для полка. К сожалению, здравый смысл и долголетнее сотрудничество мало что могут противопоставить родственным связям с командиром полка и личной выгоде некоторых снабженцев».