— Ну?
— Люк имел маховичок. Я, э-э…
— Что?
— В переходном туннеле имелось давление. Если в модуле управления тоже есть давление…
— И что делать, если ребята не в скафандрах?
— Правильно.
— А какой у нас выбор?
— Никакого.
— Так действуй.
Лаконичный, как герой Хэмингуэя.
Я отыскал клапан и повернул его. Ничего. Подержал руку над дырочкой, но не ощутил давления.
— Ни черта не понять, Мит. Я просто открою люк, и все.
— В любом случае, если там и был воздух, то теперь его нет.
— Правильно.
Я повернул запорный маховик люка. Ничего. Тогда я толкнул люк, и он открылся. За ним было темное пространство, тусклый свет фонаря на шлеме отражался от каких-то поверхностей. Я разглядел плоскую панель управления, а над ней — два противоперегрузочных кресла, привинченных к вертикальной панели. В них, пристегнутые, сидели два неподвижных человека в скафандрах.
— Господи…
— Они мертвы?
Я скользнул в переходной туннель, протиснулся в кабину, выгибаясь в сторону кресел, ухватился за что-то, стараясь держать голову вертикально, и подтянул колени, а затем и ноги. У парня в левом кресле стекло шлема покрывала звездообразная паутинка трещинок, от которой тянулась еще одна — длинная и извилистая. Лицо у него было бледное, чисто выбритое, со множеством черных веснушек, глаза закрыты, словно он мирно спал. Я отодвинулся, разглядывая табличку с именем на скафандре.
— Божиб… и что-то еще. — Это же кириллица. Идиот! — Кажется, это Волыновский.
— Мертв?
— Да. — Никакие это не веснушки. Петехия — подкожные кровоизлияния. — Похоже, тут еще до нас произошла разгерметизация.
— Ничего удивительного. А что с Бородиным?
Я склонился над правым креслом и заглянул через стекло шлема. Луч фонарика высветил мальчишеское лицо с большим и темным синяком над глазом, с одного из кончиков усов стекло немного крови. Глаза тоже были закрыты, но не совсем, и в щелочке между веками проглядывала белая полоска.
— Гм-м… стекло шлема целое.
— Но пошвыряло их изрядно, уж это точно.
— Да.
Я протянул руку, легонько сжал его плечо. В груди екнуло, когда ресницы затрепетали, карие глаза шевельнулись. Мне вдруг показалось, что он видит мое лицо, даже несмотря на бьющий ему в глаза луч фонарика.
— Ну, что там, Билл?
Губы Бородина медленно задвигались — он пытался что-то сказать. Я наклонился, прижался шлемом к его шлему, совсем как в фильмах, и услышал слабый голос, словно со дна колодца:
— Спасибо, янки. Я знал, что вы придете. Его глаза закатились, он обмяк.
— Второй жив?
— Да. Но у него порван рукав. Он все же успел перетянуть руку жгутом, прежде чем вырубился.
Мит негромко свистнул, потом сказал:
— В луноходе есть набор для заклеивания разрывов.
— Если парень протянет так долго.
Я начал расстегивать ремни на кресле Бородина.
К тому времени, когда все было сказано и сделано, я не спал уже сорок часов, смертельно устал, но не хотел ни спать, ни лежать, ни есть. Ничего. Только сидеть в медицинском модуле и читать факсы, которые нам посылали из ЦУПа.
Заголовок в «Вашингтон пост» просто информировал: «Русский спасен». Под ним располагались фото Бородина и Волыновского. Симпатичные такие фото, русские версии для прессы — два красивых парня в аккуратной летной форме. «Ивнинг стар» сообщала: «Космонавт спасен на Луне», ниже была одна из моих фотографий «Орла» после аварии с подписью: «Предоставлено армией США».
«Дейли ньюс», дешевый таблоид, провозглашал: «Американские герои!». Там были наши с Митом фото. К сожалению, их сделали еще до начала проекта «Урожайная Луна» — нам на снимках чуть больше тридцати, мы в темных костюмах и узеньких галстуках по моде 1962 года, у Мита короткая армейская стрижка, а у меня темные волосы зачесаны назад, чтобы все могли восхититься моим высоким лбом. Я вспомнил, что костюм тогда носил темно-синий.
Я отвернулся, глаза словно запорошило лунной пылью. Иди спать, чертов дурак. Снова взглянул на фотографии и задумался над тем, много ли от них будет толку, когда я попрошу о следующем назначении. И ощутил смутный стыд от таких мыслей.
В голове прозвучал голос Мита: «Так уж устроен мир, Дикий Билл». Взглянул на часы и понял, что после нашего возвращения прошло уже шесть часов.
Отодвинулась складная перегородка, из операционной вышел Мики Линвил. Доктору Линвилу было сорок семь, когда он сюда прилетел, и он самый старый человек на Луне. Тогда он был полковником, решившим завершить службу двумя годами в космосе и выйти в отставку в блеске славы. Теперь же он выйдет в отставку трехзвездным генералом.
— Ну, что? — спросил я. Доктор устало вытер лицо:
— Он пришел в себя. Хочет поговорить с тобой.
— Именно со мной?
— Думаешь, он знает, как тебя зовут? — улыбнулся Линвил. — Он попросил привести к нему парня, у которого весь шлем забит седой бородой.
Я машинально потеребил бороду:
— Черт! Все никак не могу решить — то ли сбрить ее, то ли прихватить с собой домой.
Бородин лежал на операционном столе, укрытый застиранной старой простыней, с чистыми белыми повязками через грудь и на плече, прикрывающими культю ампутированной левой руки. Я невольно взглянул на пластиковый мешок для мусора на полу возле стола. Что там внутри — его рука? Или просто рулон окровавленных полотенец?
Я быстро отвел взгляд. Когда я взглянул ему в лицо, темные глаза Бородина открылись. Кожа у него была бледная, как бумага, но посеревшие губы под усами растянулись в улыбке.
— Как у тебя дела?
Он хотел было пожать плечами, поморщился, снова улыбнулся и спросил:
— Говорите по-русски?
— Извини, нет.
— Ничего. Жаль, что мы не сможем отвезти вас домой.
— Пожалуй, теперь уже мне придется везти тебя.
Его лицо на мгновение омрачилось. Все верно. Когда посадочная капсула с «R-3» плюхнется в Тихий океан, этот парень вернется домой навсегда. Я вдруг понял, что был счастлив находиться здесь все эти годы.
Значит, оно того стоило? Действительно стоило?
— Тебе надо поспать, — сказал я. — Увидимся утром. Он коснулся моей руки:
— Да. И вам тоже. — И добавил «Bolshoi что-то», словно говорил о балете. Наверное, «bolshoye spasibo».
Черно-белый телеэкранчик сильно рябило от статики — за прошедшие годы солнечная активность постепенно возрастала, приближаясь к максимуму, но я увидел, как Билли скривился:
— Где твоя борода, папа?
— Кто-то мне сказал, что на Земле они вышли из моды. Как, по-твоему, я без нее выгляжу моложе?
Он вглядывался несколько секунд, потом ответил:
— Может, и так — когда немного поправишься.
Меня самого поразило, сколько морщин таилось под бородой все эти годы. И еще то, что кожа у меня теперь совершенно белая, как рыбье брюхо — последние десять лет я или провел в помещениях, или закрывал лицо щитком, непроницаемым для ультрафиолетовых лучей.
— Получил бланки, которые я посылал тебе по факсу? — спросил Билли.
— Да. Решил привезти их на «R-3». И вручить лично. Билли нахмурился:
— Оправь их по факсу сегодня же, папа.
— Э-э… — Пытается на что-то намекнуть? — Хорошо. Сразу, как только поговорим.
— Есть и другие новости. Проект Большого Турне одобрен. И несколько беспилотных «Вояджеров» к Марсу тоже.
— Ух ты!
Медленный кивок.
— Похоже, нынешней осенью демократы вернут большинство в сенате, а Маски станет лидером большинства. С тех пор как ты и мистер Паттерсон спасли того русского, космическая программа снова популярна. Даже Макговерн сказал, что это достойная цель.