ГЛАВА 4
Вскоре ведьмы вновь оказались в знакомом пряничном домике. Сестрички устроили Урсулу в самом удобном мягком кресле возле камина, уселись сами, Фланци улеглась рядом, и все приготовились выслушать рассказ морской ведьмы. Урсула с наслаждением вытянула ноги — они гудели, потому что морская ведьма не привыкла ходить пешком по жесткой земле.
Рядом с креслом Урсулы появился маленький круглый столик, на котором стояла расписанная веселенькими розочками чашка с чаем — над ней поднимался пар, похожий на призрачные туманные щупальца. Если бы не печальные события, омрачавшие жизнь сестер-ведьм и их гостью, можно было бы подумать, что четверо подружек собрались вечерком, чтобы тихо-мирно посудачить о том о сем, поделиться последними сплетнями о жизни в соседских королевствах.
Нужно заметить, что Урсула помимо того, что была выдающейся ведьмой королевских кровей обладала хорошим чувством юмора. А что еще важнее, умела посмеяться не только над другими, но и над самой собой — быть может, именно поэтому ее так любила Цирцея.
Ах, Цирцея, Цирцея…
Их любимая младшая сестренка. Увидят ли они ее еще когда-нибудь или она потеряна теперь для них навсегда?
— А что, если с ней случилось что-то ужасное? — всхлипнула Руби.
— Замолчи немедленно, — шикнула на нее Марта.
— Да-да, замолчи. Мы же собрались, чтобы выслушать историю Урсулы, а не твое нытье, — добавила Люсинда.
Тут непривычно глухим, ровным голосом заговорила Урсула, и сестрички-ведьмы затаили дыхание, слушая ее рассказ.
— Мой отец нашел меня в море, я барахталась в волнах, хватаясь за обломок доски. Он решил, что я спаслась после какого-то ужасного кораблекрушения, выудил меня из воды и взял в свой дом, где я и стала жить с того времени. Да, стала жить вместе со своим отцом в городке под названием Ипсвич. Отец называл меня «морское дитя» и воспитывал как свою собственную дочь. И я тоже чувствовала себя его дочерью. Каждое утро я провожала отца, когда он уходил рыбачить в море, махала рукой вслед удалявшейся от берега лодке, а когда он скрывался из вида, молила морских богов вернуть его домой целым и невредимым. И морские боги всегда откликались на мою мольбу. Отец был единственным во всем мире человеком, который искренне любил меня. Каждый день он благодарил морских богов за то, что они послали меня ему, а я благодарила их за то, что они послали мне моего отца. Мы с отцом не знали тогда ни о том существе, которое растет и развивается внутри моего тела, ни о той силе, которой мне предстоит владеть. Ах, если бы только я доверилась отцовской любви и решилась рассказать ему о том, кем я становлюсь и как это превращение страшит меня…
Сестрички-ведьмы внимательно слушали ее, боясь пропустить хоть слово. Слушали и ждали яростной вспышки гнева, но Урсула, прервав свой рассказ, на какое-то время замолчала, погрузившись в свои мысли. Наверняка она вспоминала сейчас о своем отце. Сестричкам еще никогда не доводилось видеть морскую ведьму такой задумчивой и печальной.
Затянувшееся молчание прервала Марта.
— Твой отец… он что, предал тебя? — спросила она. — Мужчины, они такие, я знаю. Отцы никогда не любят своих дочерей так, как должны были бы!
Урсула окинула Марту ледяным взглядом, но ничего не ответила.
Тогда сестрички-ведьмы защебетали наперебой, перекрикивая друг друга.
— Он пришел в ужас от твоего нового вида?
— Испугался твоей силы?
— Готова спорить, что он пытался убить тебя, я права?
— Отцы, они все такие, все такие негодяйские!
— Мы поможем тебе отомстить твоему папочке!
— Конечно, поможем! Мы знаем, как это сделать!
На глаза Урсулы неожиданно навернулись слезы. Она сморгнула их и просто сказала:
— Нет.
Одного этого коротенького слова было достаточно, чтобы сестрички поняли, как крупно они промахнулись, и замолчали, сожалея обо всем, что только что наговорили сгоряча.
Они молча повернули головы к Урсуле, ждали, что она скажет, хотя знали уже, что не отец виноват в ее бедах и не ему она мстила тогда в Ипсвиче. Другим жителям она мстила, вот кому.
— Так это были они, да? — негромко спросила Руби. — Те проклятые горожане?
Фланци прищурила глаза, по-новому переложила лапы, повела хвостом. Почти всех людей она не любила и презирала. А как их было не презирать, если они сами то и дело давали ей повод убедиться в том, что никак нельзя им верить, ну никак нельзя. К тому же все они — дурачки суеверные.