Выбрать главу

— Тогда поторопитесь, — ответил Бонгран, — выписка должна быть у меня через час; этим нотариус Гупиль искупит некоторые грехи старшего клерка.

Попросив городского врача дать ему на время лошадь и кабриолет, мировой судья взял разоблачительные тома «Пандектов», облигацию Урсулы и, получив у Гупиля выписку, отправился в Фонтенбло к королевскому прокурору. Там он без труда доказал, что кто-то — скорее всего, один из наследников — украл из дома доктора три облигации на предъявителя, а затем убедил прокурора, что вор этот — Миноре.

— Это многое объясняет в его поведении, — сказал прокурор.

На всякий случай он тотчас написал протест против передачи кому бы то ни было трех облигаций и, приказав отправить его в казначейство, попросил мирового судью выяснить, какова сумма, полученная по этим трем облигациям, и не проданы ли они. Пока мировой судья наводил справки в Париже, прокурор королевского суда вежливым письмом вызвал к себе госпожу Миноре. Зелия, боявшаяся за сына, оделась, велела запрячь лошадей и поскакала в Фонтенбло. План прокурора был гениально прост. Он намеревался, разлучив жену с мужем, припугнуть ее суровыми законами и добиться признания. Прокурор принял Зелию в своем кабинете и сразу приступил к делу; слова его как громом поразили бывшую почтмейстершу.

— Сударыня, я не считаю вас соучастницей кражи облигаций из наследства Миноре — преступления, расследованием которого занято сейчас правосудие; но муж ваш виновен, и только ваше полное и чистосердечное признание поможет ему избежать суда присяжных. Впрочем, суд над вашим мужем — далеко не единственное, что вам грозит; подумайте о том, что сын ваш может лишиться места и доброго имени. Еще несколько минут, и будет поздно; жандармы уже седлают коней, чтобы отправиться в Немур с постановлением об аресте.

Зелия лишилась чувств. Придя в себя, она во всем призналась.

Без труда доказав ей, что в таком случае она тоже соучастница преступления, прокурор сказал, что если она хочет спасти сына и мужа, следует действовать осторожно.

— Я говорю с вами не как чиновник, а как человек. Жалоб ко мне не поступало, дело пока не предано огласке, но муж ваш повинен в ужасных преступлениях, подлежащих суду людей менее снисходительных, чем я. Дело зашло так далеко, что мне придется посадить вас под арест... О! в моем доме и под ваше честное слово, — поспешил он добавить, видя, что Зелия снова близка к обмороку. — Подумайте о том, что долг мой предписывает мне заключить вас под стражу и начать расследование, но в настоящий момент я выступаю в первую очередь как опекун мадемуазель Урсулы Мируэ, и в ее интересах я хочу договориться с вами по-хорошему.

— Ох! — выдохнула Зелия.

— Напишите вашему мужу вот что... — И он, усадив Зелию за свой письменный стол, продиктовал письмо, принявшее под ее пером следующий вид:

«Мой друк, миня ореставали, и я во всем презналась. Атдай аблегации, каторые дядя аставил гасподину де Портандюэру по завищанию, каторое ты зжег, патаму что гасподин каралефский пракурор сичас написал пратест в Козночество».

— Таким образом вы помешаете ему погубить себя запирательством, — сказал прокурор, посмеявшись над орфографией Зелии. — Мы поищем способ вернуть облигации, не поднимая шума. Жена моя постарается, чтобы пребывание в нашем доме было для вас как можно менее тягостным, а я прошу вас не говорить никому ни слова об этом деле и держаться как можно спокойнее.

Исповедав мать своего помощника и посадив ее под замок, прокурор вызвал к себе Дезире, рассказал ему во всех подробностях о краже, которую совершил его отец, нанеся тем самым ущерб Урсуле — тайно — и своим сонаследникам — явно, и дал ему прочесть письмо Зелии. Дезире вызвался сам поехать в Немур и заставить отца вернуть украденное.

— Дело очень серьезное, — сказал прокурор. — Завещание было уничтожено, и, если эта история получит огласку, ваши родственники Массен и Кремьер могут потребовать свою долю. У меня уже сполна улик против вашего отца. Сейчас я освобожу вашу мать, которой этот небольшой спектакль уже достаточно напомнил о ее долге. Перед ней я притворюсь, будто уступил вашим мольбам. Поезжайте в Немур вместе и доведите это дело до конца. Никого и ничего не бойтесь. Господин Бонгран слишком любит мадемуазель Мируэ, чтобы сболтнуть лишнее.

Зелия и Дезире немедля отправились в Немур. Через три часа после отъезда своего помощника королевский прокурор получил с нарочным письмо, которое мы приводим, исправив орфографические ошибки, ибо грешно смеяться над человеком, с которым стряслась беда.

«Господину прокурору королевского суда в Фонтенбло.

Сударь,

Господь обошелся с нами суровее, чем вы, и нас постигло непоправимое несчастье. На немурском мосту одна из постромок отстегнулась. Слуги на запятках не было, лошади уже чуяли стойло, и сын мой, опасаясь, как бы они не понесли, сам спрыгнул на землю, чтоб пристегнуть постромку. Он уже хотел взобраться в экипаж и снова сесть рядом с матерью, как вдруг лошади рванулись вперед, Дезире не успел схватиться за поручень, подножка кареты ударила его по ногам, он упал, и заднее колесо переехало его. Нарочный, посланный в Париж за самыми лучшими хирургами, передаст вам это письмо, которое сын мой, несмотря на свои мучения, велел мне написать вам, чтобы известить о том, что в деле, которое привело Дезире в Немур, мы полностью покорны вашей воле.

Я до последнего вздоха буду признателен вам за ваше обхождение с нами и не обману вашего доверия.

Франсуа Миноре».

Ужасное происшествие потрясло весь Немур. Савиньен увидел перед домом Миноре бурлящую толпу и узнал, что рука более могущественная, чем его, отомстила за Урсулу. Молодой дворянин поспешил к своей невесте; девушку и аббата Шапрона несчастный случай ужаснул, но не удивил. На следующий день после того, как парижские врачи осмотрели больного и в один голос высказались за ампутацию обеих ног, Миноре, бледный, потерянный, убитый горем, пришел вместе с кюре к Урсуле, у которой сидели Бонгран и Савиньен.

— Мадемуазель, — сказал он девушке, — я очень виноват перед вами, не все зло, причиненное мною, можно исправить, но есть один грех, который я обязан искупить. Мы с женой дали обет подарить вам в безраздельную собственность наши Руврские владения и если сын наш останется жив, и если мы будем иметь несчастье потерять его.

Тут великан разрыдался.

— Уверяю вас, дорогая Урсула, — сказал кюре, — что вы можете и даже обязаны принять часть этого дара.

— Прощаете ли вы нас? — смиренно спросил великан, опускаясь перед изумленной Урсулой на колени. — Через несколько часов главный хирург Парижской городской больницы начнет операцию, но я не доверяю человеческому умению, я уповаю на милосердие Господне! Если вы простите нас, если вы попросите Господа сохранить нам сына, у него хватит сил вынести эту муку, и он не покинет нас.

— Пойдемте все вместе в церковь! — сказала Урсула вставая.

Но не успела она подняться, как пронзительно вскрикнула и без чувств упала в кресло. Придя в себя, она увидела склонившиеся над ней лица; Миноре бросился за врачом, а друзья девушки, взволнованно глядя на нее, ждали, что она скажет. Слова ее вселили ужас во все сердца.

— Я увидела на пороге крестного, и он подал мне знак, что надежды нет.

В самом деле на следующий день Дезире скончался от послеоперационной горячки. Госпожа Миноре, из чьего сердца материнская любовь вытеснила все прочие чувства, похоронив сына, лишилась разума, и муж поместил ее в клинику доктора Бланша[187], где она умерла в 1841 году.

Через три месяца после описанных событий, в январе 1837 года, Урсула и Савиньен с согласия госпожи де Портандюэр поженились. Миноре дал в приданое за девушкой свои Руврские владения и двадцать четыре тысячи франков ренты в облигациях казначейства, оставив себе только дом дяди и шесть тысяч франков ренты. Он сделался самым милосердным и благочестивым человеком во всем Немуре; он — церковный староста, и все несчастные молятся на него.

вернуться

187

Бланш Эспри (1796—1852) — французский психиатр, владелец известной лечебницы для душевнобольных.