— Пойдемте все вместе в церковь! — сказала Урсула вставая.
Но не успела она подняться, как пронзительно вскрикнула и без чувств упала в кресло. Придя в себя, она увидела склонившиеся над ней лица; Миноре бросился за врачом, а друзья девушки, взволнованно глядя на нее, ждали, что она скажет. Слова ее вселили ужас во все сердца.
— Я увидела на пороге крестного, и он подал мне знак, что надежды нет.
В самом деле на следующий день Дезире скончался от послеоперационной горячки. Госпожа Миноре, из чьего сердца материнская любовь вытеснила все прочие чувства, похоронив сына, лишилась разума, и муж поместил ее в клинику доктора Бланша[187], где она умерла в 1841 году.
Через три месяца после описанных событий, в январе 1837 года, Урсула и Савиньен с согласия госпожи де Портандюэр поженились. Миноре дал в приданое за девушкой свои Руврские владения и двадцать четыре тысячи франков ренты в облигациях казначейства, оставив себе только дом дяди и шесть тысяч франков ренты. Он сделался самым милосердным и благочестивым человеком во всем Немуре; он — церковный староста, и все несчастные молятся на него.
«Бедняки заменили мне сына», — говорит он.
Если вам случалось видеть на обочине дороги в тех краях, где дубам обрезают верхушки, старое, иссохшее и словно пораженное молнией дерево, все израненное и, несмотря на свежие побеги, взывающее, как к милости, к топору дровосека, то вы можете вообразить себе бывшего почтмейстера, седого, дряхлого, отощавшего старика, в котором даже немурские старожилы с трудом узнают того блаженного глупца, который в начале нашего повествования ожидал на мосту приезда сына; теперь он даже табак нюхает не так, как прежде, теперь он состоит не из одной только телесной оболочки. Одним словом, по всему видно, что перст Божий отметил этого человека, дабы он послужил миру грозным примером. Старик этот, прежде питавший к воспитаннице своего дяди звериную ненависть, ныне, как некогда доктор Миноре, всей душой привязался к Урсуле и даже взял на себя управление ее немурскими владениями.
Господин и госпожа де Портандюэр проводят пять месяцев в году в Париже, где приобрели в Сен-Жерменском предместье великолепный особняк. Госпожа де Портандюэр-старшая, пожертвовав свой немурский дом сестрам Милосердия, которые открыли там бесплатную школу, переселилась в Рувр, где всем хозяйством заправляет тетушка Буживаль. Старая кормилица, у которой помимо хорошего жалованья, положенного ей на новом месте, есть еще одна тысяча двести франков ренты, вышла замуж за старшего Кабироля, бывшего кондуктора «Дюклерши», — ему недавно исполнилось шестьдесят. Кабироль-сын служит кучером у господина де Портандюэра.
Если, оказавшись на Елисейских полях, вы увидите изящную маленькую карету из тех, что именуются «улитками», обитую роскошным светло-серым шелком с голубым узором, то ваше внимание наверняка привлечет сидящая внутри прелестная молодая женщина; она легонько опирается на руку своего очаровательного спутника, и на лице ее, обрамленном, словно листвой, тысячей белокурых завитков, светятся любовью голубые, как барвинки, глаза. Глядя на влюбленных, вы, возможно, испытаете укол зависти, но вспомните, что эта прекрасная пара, отмеченная Богом, уже испила свою горькую чашу. Эти нежные супруги — не кто иные, как виконт де Портандюэр и его жена. В Париже нет другой такой четы.
— Это самая обворожительная супружеская пара из всех, каких я знаю, — сказала про них недавно графиня де л’Эсторад[188].
Благословите же этих счастливых детей вместо того, чтобы завидовать им; и постарайтесь отыскать себе жену, подобную Урсуле Мируэ — девушке, воспитанной тремя стариками и лучшей из Матерей — Суровой судьбой.
Гупиль, старающийся быть полезным всем немурцам и по праву слывущий самым остроумным человеком в городе, пользуется всеобщим уважением, но Господь покарал его в детях — они безобразны, страдают рахитом и водянкой головного мозга. Предшественник Гупиля Дионис являет собой украшение Палаты депутатов и блистает в ней, к вящей радости короля Франции, лицезрящего на всех балах госпожу Дионис. Госпожа Дионис рассказывает всему Немуру о приемах в Тюильри и о величии французского королевского двора; она царит в Немуре благодаря королю и помогает королю царить в умах немурцев.
Бонгран — председатель меленского суда, а сын его[189] — человек кристальной честности — вот-вот станет прокурором суда второй инстанции.
Госпожа Премьер по-прежнему изрекает восхитительные глупости. Вместо «кошмар» она пишет «кошмарт» — якобы оттого, что перо ставит кляксу. Напутствуя дочь накануне свадьбы, она сказала, что «женщина — главная тупица в домашней колеснице» и что у нее должен быть «глаз-топаз». Кстати, Гупиль записывает весь вздор, который слышит от новой родственницы, в свою «Кремьериану»[190].
— Мы имели несчастье потерять доброго аббата Шапрона, — сказала этой зимой виконтесса де Портандюэр, ходившая за немурским кюре во время его болезни. — За гробом шла вся округа. Но Немуру повезло: преемником этого святого человека стал почтенный кюре из Сен-Ланжа[191].
Примечания
Роман входит в «Этюды о нравах» («Сцены провинциальной жизни»). Был предложен Бальзаком Дюранжелю, главному редактору газеты «Мессаже», в июне 1840 г. и опубликован в этой газете 25 августа — 23 сентября 1841 года.
«Урсула Мируэ» была любимым детищем Бальзака; в письме к Ганской от 5 января 1842 г., сравнивая два романа, вошедших в настоящее издание, он писал: «Воспоминания двух юных жен», опубликованные в «Пресс», имеют самый шумный успех, но прекраснейшее творение этого года — «Урсула Мируэ» (ПГ. Т.2. Р.36); встречаются в письмах Бальзака и другие восторженные отзывы о романе: «счастливая сестра «Евгении Гранде» (ПГ. Т.2. Р.110: письмо от 14 октября 1842 г.); «шедевр в изображении нравов» (ПГ. Т.2. Р.77: письмо от 1 мая 1842 г.).
Работа над романом шла в основном в июне — июле 1841 г. (ср. в письме к Ганской от 30 сентября 1841 г. признание, что «Урсула» написана за двадцать дней), однако самая идея романа о наследстве и наследниках восходит к середине 1830-х годов.
Первый набросок романа, где уже присутствует тема ожидания наследства, дано описание сложных родственных связей провинциальных буржуа и даже встречаются появившиеся затем в «Урсуле Мируэ» фамилии Массен, Миноре и Левро, относится к 1835 г. и носит название «Крупный землевладелец» (впоследствии из этого наброска развился другой роман Бальзака — «Крестьяне»). В 1836 г. персонажи «Крупного землевладельца» перешли в другой, также оставшийся незаконченным, набросок «Наследники Буаружа»; в этом романе Бальзак намеревался создать «общую теорию наследования»; упоминая «Наследников Буаружа» в предисловии к первому изданию романа «Музей древностей» (1839), Бальзак говорит о своем желании показать, «как дух современных законов разрушает семью» (Бальзак /15, Т.15. С.493). В «Наследниках Буаружа» появляется впервые имя Урсулы Мируэ.
С темой наследства скрестилась в романе «Урсула Мируэ» другая, не менее важная для Бальзака тема, связанная с его неосуществленным проектом, частичным воплощением которого стала повесть «Луи Ламбер» (1832—1835). Это «Опыт о человеческих силах», где Бальзак намеревался исследовать скрытые возможности человеческой психики, проявляющиеся прежде всего в открытом немецким врачом Ф.-А Месмером «животном магнетизме».
С «чудесами животного магнетизма» Бальзак, как он сам признается в этом же предисловии, «близко соприкасался начиная с 1820 года» (Бальзак /15. Т.1. С.13). В 1830-е гг. он часто посещал магнетизеров и верил, что сам наделен магнетической силой; он писал об этом Ганской (см., например, письмо от 28 апреля 1834) и рассказывал в салонах (см. дневниковую запись австрийского посла в Париже Родольфа Аппонии от 8 мая 1834 г. — Apponyi R. Journal. P., 1913. Т.2. P.427-431). Бальзак внимательно изучал труды современных ему французских философов-мистиков: Э. Рише, чьими идеями вдохновлена повесть «Серафита» (1834), Ж. Эггера (Oegger) и др.; из них он почерпнул представления, отразившиеся в «Урсуле Мируэ»: магнетизм восстанавливает изначальную гармонию духа и тела, и благодаря ему человек освобождается от власти времени и пространства; во время сна или же экстатического состояния в нас пробуждается «внутреннее я», «духовное тело», способное общаться с покойниками, и пр. Большое влияние оказали на Бальзака и теории шведского мистика Э. Сведенборга (1688—1772), которого Бальзак мог читать в многочисленных французских переводах конца XVIII — первой четверти XIX в. (назовем такие книги, как «Толкование Апокалипсиса» (Париж, 1823), «Учение о Новом Иерусалиме» (Лондон, 1787), «Чудеса небес и ада» (Берлин, 1782) или переложениях адептов, провозгласивших Сведенборга, в частности, пророком животного магнетизма, открытого уже после его смерти (см. вышедшую в 1788 г. в Стокгольме на французском языке книгу Дайяна де ла Туша «Избранные отрывки из сочинений Эмануэля Сведенборга»).
Первое отдельное издание «Урсулы Мируэ» вышло в 1842 г. у И. Суверена (поступило в продажу в начале мая 1842). Перевод выполнен по изд.: Balzac H. La Comedie humaine. P., 1976. Т.3. (Bibliotheque de la Pleiade), где опубликован последний авторский вариант с учетом позднейшей авторской правки на экземпляре «Человеческой комедии» в издании Фюрна, Дюбоше и Этцеля (т. 5, 1843).