Тёмные стены нависали со всех сторон, давили до ощущения тесноты в груди, и я уже начал думать, что зря поддался любопытству и отправился вместе со всеми. Надо было остаться наверху вместо Гхая и спокойно ждать на вольном воздухе.
– Гхажш, – толкнул я его в спину. – Куда мы идём?
– В книгохранилище, – ответил он, не оборачиваясь. – Куда же ещё?
– А ты знаешь, где оно? – удивился я.
– Нет, – ответил он. – Но предполагаю. Сейчас мы идём по главному проходу, с юга на север. Судя по времени, мы почти дошли до середины города, скоро начнутся большие залы. Там и будем искать книгохранилище.
– А что у тебя за свиток?
– Ничего особенного, – отмахнулся он. – Просто запись знаков и надписей на стенах. В Гхазатбуурзе обозначают проходы и двери рунами Тёмного наречия, так же, как здесь. Это ещё с древних времён идёт. Я это всё наизусть заучивал, но в таких делах на память лучше не полагаться.
В свете факелов впереди обозначилась дверь. Внушительного вида деревянная дверь, перекрещенная толстыми железными полосами. До сих пор ничего такого нам не встречалось.
«Огхр», – махнул рукой Гхажш. Огхр выдвинулся из-за моей спины, осмотрел преграду и сказал: «Простой засов, ничего особенного». Он достал какую-то кривую железяку и вставил её одним концом в щель между дверью и косяком: «Ну-ка вместе!» Втроём мы навалились на свободный конец, качнули его пару раз, за дверью звякнуло, и она отворилась. «Сгнило всё, – произнёс Огхр, переступая невысокий порожек. – Всего за сто лет. Странно».
Под ногами у него захрустело, и мы все одновременно посмотрели вниз. Это были кости, кости человеческого скелета. Или орочьего. Уж больно были малы. Может быть, они принадлежали ребёнку. Поодаль валялся ещё один скелет. А ещё поодаль – ещё один. И ещё один. И ещё. Всё пространство, насколько его охватывал свет факелов, было завалено костями. Наверное, сотни скелетов лежали здесь.
«Гхай! Будешь стоять у входа в зал! – распорядился Гхажш. – Мы пока осмотримся, что к чему! Держаться всем вместе! Не отходить друг от друга дальше двух шагов!» Гхай молча кивнул и вставил свой факел в железную подставку на стене. Мы, втроём, медленно, стараясь не ступать на разбросанные повсюду кости, двинулись вперёд. Не всегда удавалось найти для ступни пустое место, и тогда под подошвами снова раздавался противный хруст.
– Отчего они все умерли? – оглядываясь, спросил я, когда мы уже довольно далеко отошли от двери. Свет факела на стене выхватывал тёмный проём и сидящего в нём на корточках Гхая.
– Воздух, – ответил Гхажш. – Воздух здесь был отравлен, когда произошло извержение Роковой горы. Скорее всего, они все задохнулись. Из городских жителей выжили лишь те, кто был далеко от города. Когда они вернулись, на месте города была пустыня.
– А мы? – испугался я. – Мы тоже можем задохнуться! Вдруг воздух всё ещё отравлен?
– Не похоже, – возразил Гхажш. – Сколько прошли и никакого запаха не чувствуется. Огхр! Что скажешь?
– Чего говорить? – произнёс Огхр, озираясь. – Не нравится мне это. В воздухе я ничего не чувствую, пыль одна. Если был яд, то выветрился. Не зря же на лестнице как в печной трубе свистит. Где-то воздух ещё поступает, кроме Башни. Раз тела до скелетов истлели, значит, и влага какая-то была.
– Ты уверен? – спросил его Гхажш.
– Ни в чём я не уверен, – покачал головой Огхр. – Жуткое местечко. Но сквознячок небольшой есть. На факелы посмотри. Мы стоим, а огонь колышется.
Пламя факелов, и верно, слегка отклонялось к выходу.
– Что делать будем? – спросил я.
– Возвращаться, – ответил Гхажш. – Для первого раза достаточно. Только найдём дверь на противоположной стороне и откроем её. Чтобы сквозняк побольше был. Раз уж дует, пусть дует посильнее. Безопаснее для нас будет. Найдём, откроем, и назад.
Мы немного не дошли до следующей двери. Она уже была видна. Такая же массивная, как и предыдущая. Огхр уже начал обгонять меня, на ходу доставая свою кривую железяку, но вдруг споткнулся, замахал руками, пытаясь удержать равновесие, и рухнул навзничь, уронив факел. Я наклонился над ним, чтобы спросить, в чём дело, и почувствовал, как вдруг закружилась голова. Стремительно придвинулся к глазам камень пола, и я ткнулся носом в пыль, вдохнув её полный рот. Послышался звук ещё одного падения. Это где-то рядом свалился Гхажш.
«Эй! – хотел крикнуть я. – Гхай! На помощь!!!» И не знаю, крикнул ли. Во всяком случае, я своего голоса не услышал. Но зов мой не пропал втуне. Отклик пришёл почти сразу.
В нескольких дюймах от моего лица лежал череп. Запылённый, лысый, с щербиной в нижнем ряду зубов, весь он был какой-то обыденный. Остальных костей скелета рядом почему-то не было. Только пряди каштановых волос валялись рядом с ним. Череп подмигнул мне пустой глазницей левого глаза, выдул из пустоты, на месте носа, облачко коричневатой пыли и сказал насмешливо:
– Голлм!..
– Голлм?! – поразился я. – Почему Голлм? Ты хочешь сказать «Горлум»?
– Голлм! – возгордился череп. – Голлм!
– Ты лжёшь, – попытался я возмутиться. – Он умер, он упал в расщелину Ородруина и там сгорел вместе с Кольцом Власти.
– Голлм… – погрустнел мой странный собеседник. – Голлм… Бедный, бедный Смеагол…
– Смеагол? – я не ошибся, в голосе черепа, действительно, слышалась грусть. – Ты помнишь это имя?
– Смеагол… – задумчиво повторил череп. – Бедный, бедный, маленький Смеагол…
– А Деагол был плохой, – вдруг заявил он. – Плохой, мерзс-с-с-кий. Мерзс-с-с-кий, противный хоббитец. Он хотел забрать у Смеагола Прелес-с-с-ть. Мою Прелес-с-с-ть!
– Расскажи, – попросил я и затаил дыхание, страшась и желая услышать ответ.
– Прелес-с-с-ть! – волновался череп. – Моя Прелес-с-с-ть! Мне подарили! На День рождения! Моя Прелес-с-с-ть! Деагол! Мерзс-с-с-кий хоббит! Он сказал: «Отдай!» Сказал: «Подари мне! Зачем?! Зачем тебе?!» Так он сказал. Сказал: «Твой День рождения! Надо дарить подарки гостям!» И забрал. Забрал Мою Прелес-с-с-ть! Отнял. Моя Прелес-с-с-ть! Мне подарили! На День рождения! Мне!!!
– А дальше? – продолжал выпытывать я.
– Он ушёл… – пожаловался череп. – Отобрал Мою Прелес-с-с-ть и ушёл. Он был сильный. Сильнее меня. Он меня бил. Всегда. Забрал и ушёл. А я крикнул ему: «Задавись! Надень его и задавись!» А он смеялся. Они все смеялись. Мерзс-с-с-кие, противные хоббитцы. Они смеялись надо мной. Смеялись! На моём Дне рождения… «Жадюга! – так они мне кричали. – Жадюга, пожалел подарка Деаголу!» Жрали и пили на моём Дне рождения. И смеялись…
– А Деагол? – череп видно задумался о прошлом, и мне снова пришлось поторопить его.
– Он умер, – равнодушно сказал череп. – Он пошёл на берег реки, где деревья, надел кольцо и повесил сам себя. На своём поясе. Я видел. Я следил. Я забрал Мою Прелес-с-с-ть и убежал. От всех них убежал. От всех мерзс-с-с-ких, противных, жирных хоббитцев. И я запретил им всем смеяться. Навсегда. Они перестали. И тоже умерли…
– А ты?
– Я жил. Я долго жил. Моя Прелес-с-с-ть… – откуда-то из-под камня вынырнула чёрная полупрозрачная рука с перепонками между пальцев.
– Плавать удобно, – сообщил череп. – Сам придумал, Моя Прелес-с-с-ть…
– А Бильбо? – спросил я. – Бильбо Бэггинс? Ты его помнишь?
– Вор!!! – завопил вдруг череп, и в пустых глазницах багровыми комками заполыхало пламя. – Вор! Мерзс-с-с-кий вор! Ворюга! Украл Мою Прелес-с-с-ть! Бэггинс – вор! Мерзс-с-с-кий взломщик! Украл! Украл Прелес-с-с-ть! «Сдохни, мерзс-с-с-кий вор! Сдохни! – я кричал ему. – Сдохни!» А он не умер. Он убежал. Украл Мою Прелес-с-с-ть…
– Бэггинсы-воры… – череп захныкал. – Пусто… Пусто… Я пустой… Внутри пустой… Сгорело всё… Моя Прелес-с-с-ть… Колдун сказал: «Забери Прелес-с-с-ть! Подстереги маленького хоббитца в кустах! Когда будет один! Забери Прелес-с-с-ть! Снова будет твоя!»
– Колдун? – я весь обратился в слух. – Какой Колдун? Саруман? Или Саурон?
– Моя Прелес-с-с-ть… – череп не обратил внимания на мой возглас. – Предала… И колдун предал… Их двое было… Двое… Не один. Двое мерзс-с-с-ких хоббитцев… Они сказали: «Веди!» Не мог ослушаться. Моя Прелес-с-с-ть… Вёл… До самой горы вёл…