– Хорошо! – похвалил учитель. – Очень хорошо!
Тут к занимающимся подлетел еще один пацан – наверное, сын какого-то мурзы – слишком хорошо и ярко был одет. Что-то бойко проорал на своем, Дэлгэр сделал знак рукой, и все поспешили в стойбище.
Заметив недоумение юного ратника, учитель произнес:
– Будет казнь. Надо смотреть, – и зашагал вперед.
– Какая казнь, кого? – спросил древоделя, семеня за кривоногим, раскачивающимся из стороны в стороны – ясно, что тот в седле проводил больше времени, чем на земле – монголом.
– Как это на русском? – сделал умелый всадник руками неприличный жест. – О! Прелюбодеяние!
За прелюбодеяние? Казнь? По пять жен и десять наложниц имеют, и все равно – преступление? Скорей всего, какой-либо не слишком знатный супругу кого-то слишком важного соблазнил.
Недалеко от очень памятного Олежке зиндана одной веревкой повязали шеи молодого крепкого парня и совсем юной девицы с изящными подвесками на косах, множеством серебряных монет, связанных меж собой, на груди, и блестящими серьгами в ушах. Можно сказать, что она выглядела очень красивой.
Под ор многочисленных зрителей трое палачей перекинули веревку через горб лежавшего на земле вельблюда, хрипящего, плюющегося, и принялись его яростно стегать, хотя он не желал вставать вовсе. Наконец он выпрямился на своих длиннющих ногах, и тела жертв повисли по обе стороны туловища животного. Парень отчаянно дергал конечностями и синел лицом, высунув язык, девица висела плотно, очевидно, сразу сломала шею. Со ступней трупов капала жижа. Зрители, как ни в чем не бывало, разбрелись, возвратившись к своим делам, вельблюда со страшной ношей палачи погнали в степь – зарыть тела.
Вечером дрались на палках, опять жрали бульон, подходили знакомиться другие малолетние ордынцы – Олег сидел, с тоской смотрел на темнеющее небо и думал – неужели, Господи, это теперь жизнь моя на многие лета? Степь, трава, кони и конина, вонь спящих вповалку тел, сизый дым под закопченным куполом юрты и кровавые набеги на чужие племена и народы? Жуть, жуть, жуть!
Когда укладывался почивать на войлок, ему знаками показали – выйди наружу, зовут. Уже зевая – загоняли за день, нехристи! – ступил за порог и развеселился – стояли старик-лекарь и его внучка. Девчонка прямо-таки нарядилась – в цветастом халате, шапочке с кисеей и бусинами, на груди – монеты в связках, на ногах – красные ичиги. Она сунула ему в руку мешочек, вспыхнула и убежала.
– Гостинец! – пояснил старичок открывшему рот от удивления парнишке. – Сухой слива, сладкий!
– Ну-у… – потер плотницкий сын макушку дланью, – спасибо…
– Станишь жену выбирать, выбирай Алтантуяа! Ты холёший гулям будишь, очень холёший! Ты ей нравишься!
– Да я как-то не тороплюсь пока…
– Завтра поход! Илыгмыш уходит! Войско уходит! К Тохтамышу! Оглан хочет, чтобы ты жену при нем выбрал! Вдруг не вернется?
– А куда поход? – живот почему-то заскребло изнутри.
– За Дон, на Москву!
– Почему на Москву?! – похолодел Олежка. – Зачем на Москву? Тохтамыш с Димитрием не в которе!
– Не знаю! – ответил лекарь. – Совсем не знаю! Тоже ухожу! Убьют – возьми Алтантуяа, самый холёший жена будет!
Олег развернулся и пошел в юрту. Какая, к чертям, жена, когда ордынцы опять на Русь лезут?! Он упал на войлок, подложил под голову шапку, уткнулся лицом в облезлый беличий хвост и беззвучно и горько зарыдал. Соленые слезы текли по свежему рубцу на грязной щеке, плечи тряслись. Война! Да устоит ли Москва?..
Часть 3
Апрель 1982-го года
Москва
I
Если сновидение становится отчетливым и понятным – наступило утро. В последнее время ему постоянно снились вьючные животные. Невиданные в реальной жизни мулы, буйволы, ослы… Сейчас Олег почему-то скакал на коне, приземистом, с длинной гривой, в маленьком седле, воздух становился полупрозрачным и водянистым из-за поднимающегося солнца – он от кого-то или чего-то отчаянно бежал. Страх ощущался ясно, настолько, что он проснулся. Пробуждение до нудного звона огромного будильника – вообще-то, в радость. Сразу можно включать фонарик и под одеялом читать очередную книжку – сейчас фаворитами являлись Любавский, Павлов-Сильванский и Допш на английском – пока механическое чудовище противным рыком все же не подаст сигнал, что пора на пробежку. И после этих двадцати пяти интенсивных минут физического развития в противовес духовному (Допшу данное время тоже не являлось лишним) можно собираться в школу. Но сегодня, едва он разомкнул веки, юный ученик увидел на фоне разгорающихся утренних заоконных сумерек фигуру брата в кресле. Уши на голове стали непропорционально большими – из-под наушников пробивался манящий звук, на проигрывателе «Электроника» горела красная лампочка. Новая пластинка!