У роскошных икон в широких золоченых окладах горели десятки тоненьких свечей. Пахло ладаном и воском. Этот яркий искусственный мир казался островком покоя и счастья, некой неведомой радости, которую надо заслужить.
«Хороший прием. Там, в монастыре, скудная еда, серая тоскливая одежда, труд и унылость. А здесь, так сказать, поближе к богу – сплошная красота и благолепие. Думаю, на некоторых это должно производить сильное впечатление. Ага… Да еще и единственный мужик здесь стоит, как идол в золоте и каменьях. Этакий личный представитель господа на земле. Он стоит, а ты перед ним на коленях, показывая, что недостойна счастья, осознаешь свое убожество и прочее… Бедные женщины… И ведь, возможно, многие искренне верят, что так и надо.»
Молитва была незнакома Анне, но она давно уже наловчилась креститься тогда, когда это делают местные. Так и здесь, краем глаза вылавливая начало общего движения рук, она продолжала рассматривать отца Амбросио.
Величественный дяденька. Ростом не меньше метра восьмидесяти, крупный, басистый. Раззолоченный, как языческий идол. Чем больше Анна видела местных представителей церкви, тем больше они вызывали у нее неприязнь. И эту неприязнь приходилось тщательно прятать…
По окончании молитвы она опять ушла в свою келью, понимая, что вот так сидеть, ничего не делая, слишком уж тоскливо. Часа через два, когда скука и раздражение окончательно одолели ее, дверь распахнулась и молоденькая девушка в рясе, потупив глаза, певуче произнесла:
-- Мать Аннабель просит пожаловать к ней.
Покои, куда привела Анну монашка, были чем-то похожи на церковь: и качественными фресками, и роскошными иконами. И очень дорогой меблировкой. В центре комнаты раскинулся богато накрытый стол, за которым обедали аббатиса, отец Амбросио и еще две монахини. Одну Анна даже помнила – та, что вчера бегала с факелом. Вторая была помоложе, с узким неприятным, почти безгубым лицом, изъеденным оспой.
-- Садись, дочь моя, – ласково улыбнулась аббатиса.
-- Благодарю, мать Аннабель, – маркиза была сама любезность и благонравие.
Анна села, благочестиво сложила руки, прикрыла глаза и зашевелила губами, якобы прося господа благословить пищу. Молилась она долго, с удовольствием наблюдая сквозь полуопущенные ресницы, что все остальные вынуждены прервать трапезу и тоже бормотать молитву. Испытывала она при этом странное злорадство: «С вами, дорогие мои, пожалуй, только так и нужно. Если меня кормят холодной кашей, то почему бы и вам не съесть холодный обед?! Остальным вон и вообще есть не даете…».
Наконец отец Амбросио гулко откашлялся и недовольно возвестил:
-- Приступим, сестры, к еде, что послал нам господь.
Обед господь послал очень даже приличный: с румяной жареной курочкой, отварной репой и морковью, с холодной мясной нарезкой и легким розовым вином. Радовало Анну то, что здесь не было этих чудовищных воротников и столовые приборы были самые обычные.
Первым начал разговор падре Амбросио. Это чуть удивило Анну. В любом обществе тему беседы задает старший по званию. Получается, он здесь главный, а не аббатиса?
-- Как ты устроилась под крышей святой обители, дочь моя?
-- Благодарствую, святой отец, сестры внимательны к моим нуждам и снисходительны к нерасторопности.
Мать Аннабель мелко рассмеялась и вмешалась:
-- Конечно, милая маркиза не привыкла к нашему строгому уставу, падре Амбросио. Но смирением своим она покорила сестер. Ей охотно помогут освоиться!
Беседа приобретала интересное направление. Получается, что аббатиса оправдывается?! Значит, мужик все же здесь главный! Может быть, ему не слишком понравится, что…
А что, собственно, Анна могла предъявить? Нелюбезность сестры Аресины? Вроде как, маловато для серьезного обвинения. А настоятельница, напротив, была сама любезность. Как докажешь, что любезность фальшивая?! Поныть, что ужин маркизе не дали, хотя фрейлин покормили? Как-то мелко. Нет уж…
Начинать с жалоб глупо. Нужно дождаться беседы наедине с начальницей, выяснить, чего тетка добивается, а потом уже думать, что и как делать.
-- Святой отец, как часто вы бываете здесь? Признаться, ваша молитва так тронула душу…
Мужчина глянул на гостью внимательно, потом перевел взгляд на аббатису. Взгляд Анна заметила и оценила:
«Вряд ли он тупой, раз в чинах. Хотя, конечно, все может быть. Но взгляд у него тяжелый. С таким лучше не враждовать. Это не мелкие женские пакости будут, а что-то посерьезнее.»