Девушка улыбнулась и смело взяла ключи. Согретая горячим прикосновением, рука графа ещё целое долгое мгновение оставалась протянута в пустоту, словно бы то ли в некоем пригласительном жесте, то ли в мольбе о подаянии.
- Вы знаете, что прямо-таки спасли меня? – смеясь воскликнула девушка. – Не представляю, что бы я без вас делала. Я боялась, что вообще не отыщу их в этом снегу. Спасибо.
Граф, не зная, что и сказать, молча поклонился. За бесчисленные годы тишины и один год оскорблений он забыл, как это бывает, когда тебя одаривает своим драгоценным вниманием столь обаятельное существо; кроме того, смех девушки напомнил ему другой, такой же мелодичный смех, который он в последний раз слышал вечность назад и слабое эхо которого до сих пор хоронилось по тёмным комнатам его души; поэтому он в смущении опустил глаза.
- Откуда вы такой взялись? – спросила девушка, разглядывая графа как музейный экспонат.
- Не знаю, - тихо ответил он. – Видите ли, какая вышла нелепость: я, кажется, заблудился в собственных владениях. Впрочем, в этих лесах чего только не случается. Хочу дать вам один совет, мадемуазель: не отходите далеко от дороги.
- Ваши владения? – весело удивилась девушка. – И где же они? – в её словах звучал необидный смех повзрослевшего ребёнка, которому рассказывают наивную сказку.
- Там, - граф указал в ту сторону, откуда пришёл.
- Там же свалка ядерных отходов! – расхохоталась девушка.
- Я не заметил никакой свалки, - окончательно смутился граф, - зато видел одно зловещее место, куда, по-видимому, нельзя заходить: там обитает нечто дьявольское.
- Дьявольское, - повторила девушка. – Ну, в целом, вы, конечно, правы… А где вы живёте-то?
- В усадьбе.
- Я знаю только про одну усадьбу, - сказала девушка – вон за тем высоким холмом есть, вроде бы, какой-то особняк, старый и заброшенный. В бульварных газетах пишут, будто в нём живёт упырь.
- Это всё клевета и досужие вымыслы, - возразил граф, - в том доме нет никаких упырей. Правда, с некоторых пор там поселился один тип, которого вполне можно охарактеризовать как оборотня, но прежде всего он хам и негодяй, а потом уже всё остальное. А ещё в том доме живу я…
Девушка вновь рассмеялась.
- Неужели я настолько смешон? – печально спросил граф.
- Скорее, вы забавны. Знаете, по-моему, такие камзолы носили в позапрошлом веке.
- Это не камзол, а сюртук.
- Не обижайтесь, - попросила девушка.
- Как можно на вас обижаться? – вздохнул граф.
- Хотите, я на машине подвезу вас до вашей усадьбы? – предложила вдруг девушка.
- Благодарю вас, мадемуазель. Я был бы вам крайне признателен, - ответил граф, думая о том, что меньше всего на свете ему бы сейчас хотелось снова остаться одному.
Вдвоём они вернулись к автомобилю. Граф шёл позади девушки, смотрел на её рыжеватые кудри, запутавшиеся в белом меху воротника, и вспоминал, как когда-то очень давно он готов был продать кому угодно последний клочок земли, дворянское звание и собственную душу за то, чтобы его пальцы заблудились в таких же вот отливающих медью волосах, но ему лишь однажды было позволено до них дотронуться, в увитой плющом и потому особенно тенистой беседке, а беседка эта вскоре сгорела, потому что графскому лакею вздумалось хранить там под скамьёй, в сундучке, вино, краденое из барского погреба, и как-то вечером, отыскивая впотьмах заветный сундучок, косорукий лакей разбил фонарь.
В автомобиле быстро стало тепло. Девушка сняла шапку, размотала закрывавший подбородок шарф и оказалась ещё больше похожа на ту, из воспоминаний. Сначала граф старательно смотрел в окно, за которым с ужасающей быстротой мелькали деревья, - он не хотел докучать девушке назойливым взглядом, но мало-помалу сдался, и в продолжение всего оставшегося пути неотрывно на неё смотрел – на его счастье, она не придала этому особого значения, только спросила:
- Почему у вас такой тоскливый вид?
- Потому что вы напомнили мне одного человека, - просто ответил граф.
Ему очень нравилось то, что при разговоре она иногда прямо и открыто смотрела ему в глаза, когда дорога позволяла отвлечься, - совершенно безбоязненно смотрела, хотя граф слишком хорошо понимал, что анемичный псевдочеловек с кровавыми бликами в зрачках едва ли может вызвать у кого-то симпатию, кроме как, конечно, у доблестного инквизитора Хайнриха Шварца, умилившегося бы при виде такой неказистой и безобидной жертвы. Ещё графу нравилось, как легко и небрежно девушка управляет холёным механизмом, про который сам граф мог лишь сказать, что машина ездит, потому как у неё колёса вертятся. Нравился графу и наряд девушки: короткая курточка, тяжеленные ботинки и тесные брюки, позволяющие каждому желающему оценить умопомрачительную стройность ног. Ему нравился её голос, её смех, каждое её слово, улыбка, синий блеск глаз – словом, всё, что составляло это неповторимое человеческое существо – граф всё больше понимал, что суть очарования заключается отнюдь не в сходстве двух людей, из прошлого и из настоящего, - на самом деле имеющих не так уж много общего – а в одинаковой природе чувств, вызванных ими.