Дворецкий, преданно просиживавший целыми днями в холле клиники, однажды утром увидел, как входная дверь содрогнулась от непочтительного пинка. Истерично звякнул дверной колокольчик, и вошёл некто, чьего лица не было видно из-за обвисших полей обглоданной шляпы. Пришедший с размаху грохнул на пол у конторки дежурного огромный саквояж и ворчливо осведомился, где тут обитает главный костоправ. Дворецкий ни малейшего представления не имел о том, какого рода занятиями отягощён новый посетитель, но смекнул, что самое время увезти барина от греха подальше.
В своей палате граф бессмысленно листал уже замусоленный им за несколько дней телефонный справочник и думал, что же ему теперь делать. Ему уже удалось узнать, что его окрылённая богатством неверная любовь на следующий день после его расстрела уехала в ожидании свадьбы наслаждаться заграничными красотами. Его печальные раздумья были прерваны тихой паникой дворецкого. Дворецкий вполголоса сообщил, что в клинику чёрт забросил какого-то нечистого в страшной шляпе, от которого за версту несёт глубокой могилой. На сей раз граф не захотел испытывать судьбу, в чьей подлости он уже убедился, и согласился немедленно покинуть клинику.
У известного доктора с не менее знаменитым гостем состоялась долгая и увлекательная беседа на медицинские, религиозные и фольклорные темы. Увлекательность главным образом состояла в том, что прославленные специалисты, не скупясь на изобретательность и не жалея тяжёлой словесной артиллерии, обвиняли друг друга в шарлатанстве. Если бы кто-нибудь из них, отвлёкшись на мгновение от пылкого спора, выглянул в обрамлённое тропическими растениями окно, то увидел бы, как горячо обсуждаемый пациент в сопровождении слуги идёт к обшарпанной повозке. Спустя два часа знаменитые специалисты явились в палату, где не обнаружили ничего напоминающего о пациенте, кроме длинного каштанового волоса, уютно свернувшегося на примятой подушке. Знаменитость в шляпе с торжествующим воплем «ага!» вцепилась двумя пальцами в этот волос и затрясла им, как задушенной змеёй, после чего, сопровождая свои действия пространным пояснением, сожгла волос, применив бензиновую зажигалку с выгравированным на ней крестом. Доктор наблюдал за происходящим с таким сверхъестественным презрением, что любой на месте гостя в шляпе на всю жизнь заработал бы комплекс неполноценности. Насмотревшись, доктор изрёк, что он, к счастью, занимается лечением телесных недугов, но у него есть давний друг, специализирующийся на душевных болезнях, коего он настоятельно рекомендует уважаемому гостю.
Как раз к приезду барина паренёк, каждый месяц доставлявший в усадьбу последние выпуски газет – чтобы обитатели старого дома не забывали, что они живут в населённом мире, - привёз письмо на имя графа. Граф прочёл письмо в полумраке и одиночестве огромной спальни и подумал, что бестолковым губернаторским солдатам следовало бы с большей добросовестностью подойти к исполнению приказа и, в частности, вовремя вспомнить о необходимости контрольного выстрела в голову.
Письмо содержало всего лишь полдюжины строк. Остренький с претензией на изящество девичий почерк. Лист линованный: ведь иначе, граф это знал, строчки бы слегка заваливались вниз.
Она писала, что предпочитает столичное богатство провинциальной любви. Просила графа, чтобы тот никогда не напоминал о своём существовании. На этом, собственно, послание и заканчивалось.
Граф несколько раз перечёл свой смертный приговор: дальнейшая жизнь была опустошающе бессмысленна. Острой кромкой письма-приговора он провёл по губам, надеясь уловить запах знакомых духов, но от письма пахло лишь канцелярской пылью. Граф лёг навзничь, пристроил письмо на тощей простреленной груди и принялся рассматривать трещины на стенах и прорехи в бархатном пологе. Когда ему стало муторно от этого занятия, он сполз с широкой кровати и поплёлся за пистолетом.
Пока он заряжал орудие самоистребления, в комнату как бы невзначай заглянул дворецкий и сообщил, что той девице, которая не способна отличить человека от мешка с деньгами, самое место на панели, а за тех, кто околачивается на панели, не стоит расплачиваться собственной жизнью. Граф швырнул на пол пистолет и сдавленным голосом приказал дворецкому немедленно убираться из дому ко всем чертям. Дворецкий лишь усмехнулся. Никуда уходить он не собирался, но в течение целого месяца после его так кстати пришедшихся слов оскорблённый, но оставивший мысли о самоубийстве граф настолько упорно не желал его замечать, что в конце концов дворецкий куда-то исчез. Никто не заметил, как он покинул усадьбу; должно быть, он просто растворился в густых тенях обветшалых комнат. Так и прежде случалось с теми старыми слугами, на которых переставали обращать внимание. В припадке раскаяния граф ходил по сумрачным коридорам, обзывая себя неблагодарной тварью, но дворецкий, даже если и слышал его, не мог вслух с ним согласиться. В доме было много безмолвных безымянных теней, которые днём прятались за шкафами, а ночью поскрипывали рассохшимся паркетом, разравнивали потревоженную за день пыль и посещали сны обитателей усадьбы. Было бессмысленно искать среди этих теней какого-нибудь определённого человека, потому что каждая тень принимала всякий зов на свой счёт.