- У вас больное воображение, - кротко произнёс граф. – Мне совершенно не хочется, чтобы про меня сочиняли всякие ужасы, что за возмутительная чепуха.
- Это потому что вы олух и ни черта не понимаете в смысле своего существования, - ответствовал сторож и принялся сосредоточенно выдирать из книги страницу с гравюрой, изображавшей вздёргиваемого на дыбе лохматого типа. Граф решительно отобрал у парня книгу и сказал:
- Сдаётся мне, вы самый обыкновенный бандит. Недаром вас ищет полиция - очевидно, вы действительно совершили преступление.
- Не то, которое они мне клеят, - захохотал сторож. – Они обвиняют меня в том, что я будто бы застрелил какого-то банкира, которого я и в глаза не видел. И потом, оружие мне обычно ни к чему, я действую другими методами, - он подмигнул графу.
- Вы преступник, - сказал граф. - Немедленно убирайтесь из моего дома.
- Во, - ответил сторож и покачал перед носом графа увесистым кулаком, на вид способным раздробить камень; граф втянул голову в плечи. – Я в вашей берлоге теперь надолго прописался. А если попробуете выжить меня отсюда – сделаю вас покойником в квадрате, - пригрозил сторож и попытался отобрать у графа книгу, но тот, твёрдо решив не давать свои книги в обиду, крепко вцепился в неё тонкими пальцами, так что сторож только ободрал ему костяшки своими слоистыми ногтями и с досады залепил такую затрещину, что у графа потемнело в глазах. Из-за унижения и жгучей обиды граф в сердцах пожелал и себе, и своей усадьбе провалиться сквозь землю, и это его желание даже отчасти исполнилось: с оглушительным грохотом в клубах пыли обрушилась стена флигеля. Дикий грохот до икоты напугал нахального парня, отчего он затаил на графа злобу и, зная, что граф не терпит ругани, поносил его на чём свет стоит по малейшему поводу.
Приведённая беседа ознаменовала начало чёрных времён в жизни графа. «Сторож» бесцеремонно присвоил себе статус хозяина усадьбы, а граф существовал на правах домашнего привидения. Разумеется, такое положение дел графа не устраивало, но железный аргумент в виде всесокрушающих кулаков оккупанта отбивал у графа всякую охоту спорить с захватчиком. Графу вовсе не хотелось ходить покалеченным. Его честь и достоинство, и без того хронически больные, не вынесли бы унизительной данности вроде сломанного носа или выбитых зубов. Уже не в первый раз граф жалел о том, что в приступе кромешной недальновидности продал пистолеты. Оставалось только одно: развивать и воспитывать свой необычный дар, чтобы примерно наказать нахала. Правда, из попытки установления контроля над даром ничего не вышло. Граф потратил полдня на то, чтобы сдвинуть взглядом серебряную ложку, одиноко почивающую в пыльной пустыне обеденного стола. Ложка так никуда двигаться и не пожелала, но зато в конце концов по причине графских ментальных упражнений в зале волнами вздыбился иссохший паркет, по стене прошла трещина, из тёмного холодного камина вдруг вырвался столб огня, словно из вулкана, едва не превративший оцепеневшего от ужаса графа в горстку пепла, а под вечер над усадьбой разразилась невиданной силы гроза с ветвистыми багровыми молниями и чёрным ливнем, разрушившим старую плотину на гнилой реке, в результате чего обширное поле за парком превратилось в болотистое озеро, над которым все последующие ночи мерцали таинственные тусклые огни.
Тем временем жизнь усадьбы шла своим чередом. Возле разрушенной стены флигеля за одну ночь выросла неприступная крепостная башня в романском стиле, с древне-зловещим прищуром хищных бойниц, заставившая графа вспомнить о том, что некогда на месте особняка гордо возвышался рыцарский замок, который был построен предками графа ещё в десятом веке от рождества Христова. В честь торжественного появления башни дом в очередной раз переменил планировку и обзавёлся готическими пинаклями по главному фасаду, из-за чего сторож заподозрил особняк в маскировке под полуразрушенный собор и заявил графу, что его, сторожа, не прёт жить в церкви, потому как он не монах, так что пусть граф как официальный владелец дома хоть немного озаботится тем, чтобы следить за эволюциями своего жилища, пока оно ещё не успело превратиться в какую-нибудь колонию строгого режима.