Все-таки Виктор не упустил случая поддеть ее, говоря об Анчупанах. Его, видимо, не трогала история той трагедии. Подобный цинизм выводил Милу из себя. Юрьянс-младший вызывал у девушки сильнейшую антипатию и раздражение. Судя по всему, это было взаимно.
В Анчупанах оказалось немало людей. Должно быть, туристы, потому что местные жители сюда давно не приезжают — решила Мила. И все-таки тут было тихо и как-то мрачно. Не удивительно, если знать, что здесь происходило… Однако, журналистка подумала, что не все подобные места вызывают желание убраться поскорее проч. А тут даже зябко становилось, несмотря на довольно теплую погоду. Как будто души убиенных на самом деле рядом с живыми… Девушка поспешила отвлечься от суеверных мыслей. Ведь может быть, что это только у нее возникло такое мистическое ощущение.
Мила то и дело клацала фотоаппаратом, стараясь отснять побольше подробностей. Рядом шагал Виктор, и бегал Ивар. Мальчик то обгонял их, то снова возвращался. В конце концов, отец взял его за руку и стал рассказывать о мемориале.
— Смотри, эта каменная стена вдоль дороги, проходящей мимо мест массовых захоронений, символизирует палачей. Вечнозеленые ели, растущие справа — людей, которых выстроили в ожидании расстрела. Нижняя часть мемориала называется «Долина страданий». Она заканчивается у бетонной стены с надписью «Они умерли, чтобы жил ты».
Мила тоже слушала. Когда поднялись по ступеням непосредственно к самому памятнику, их взору открылся основной акцент мемориала — работа скульптора Расы Калнини-Гринберги под названием «Мать-яблоня». Женщина, чье тело представляло собой ствол дерева, а руки — его ветви, в одной руке держала ребенка, а в другой — высоко поднятой — яблоко. На стенде было написано, что памятник является гимном бессмертию жизни.
— А почему мать-яблоня не дает ребенку яблоко? — спросил Ивар, заворожено рассматривая монумент.
— А вам, Мила, это интересно? — повернулся Виктор к девушке.
— Да, — чуть замешкавшись, ответила она.
— Мне кажется, здесь заложен какой-то религиозный смысл, — принялся рассуждать мужчина, и добавил: — В религии ребенок — плод грехопадения.
— Этот памятник создавался в советское время, — напомнила Мила, намекая на атеизм. — И вообще, в любой религии дети — символ продолжения жизни, а не грех!
— Как вам будет угодно, — усмехнулся Виктор.
— Вы не согласны? — возмутилась девушка. — Я думаю, тут скорее дело в яблоке. Оно является символом познания.
— Выходит, если мать не дает ребенку яблоко, то нет продолжения жизни?
— Да нет же! Она хочет, чтобы он до него дотянулся. Он получит знания и будет жить. Это спасение и продолжение жизни. Спасение, искупление… Надпись при входе помните? «Они умерли, чтобы жил ты». Тут проскальзывает библейский мотив жертвы, искупления, не находите?
— Совершенно с вами не согласен, — заявил Виктор.
— Фи, сударь, спорить с дамой! — Мила решила перевести очередную перепалку в шутку.
— Сударь… — повторил Виктор. — Я думал, русским такие понятия неведомы. Уж далеко не рыцари ваши соотечественники.
Он снова ей нагрубил и, кажется, даже не понимал этого, поскольку невозмутимо рассматривал памятник.
— Мы, словно, средневековые схоласты, можем сколько угодно спорить и углубляться в толкование символики, но вы забываете, что находитесь в Латвии, — между тем продолжал мужчина. — Даже в советское время в культуре этой страны наблюдался некий вызов идеологии, но тогда на это закрывали глаза…
Что он там говорил дальше, Мила уже не слышала. Ее внимание привлекла возмутительная сцена. У мемориала стоял ветеран. Его обступили подростки, смеялись, что-то громко говорили на латышском, затем один из парней ногой выбил у деда из рук трость.
— Что они говорят? — спросила Мила у Виктора, но тот медлил с ответом и Ивар его опередил: — Они говорят, что он оккупант.
Вдруг девушка решительно направилась к группе молодых людей, вырвала у одного из них тросточку и отдала ветерану.
— Прекратите глумиться! Если бы не этот человек, вас бы вообще не было!
Виктор наблюдал за происходящим с удивленно приподнятыми бровями. А парни тем временем отвернулись от старика, окружив Милу.
— Глядите, какая аппетитная соска, — нагло усмехнулся светловолосый молодой человек лет девятнадцати. — Познакомимся, малышка?