– Кто не летает? – уточнила Маша, высовываясь из машины чуть не по пояс.
Правда, с перепугу тон взяла неправильный. Так обычно госпожа Мельге интересовалась у подчинённых, почему французы, которые во вторник должны были отправиться осматривать красоты Суздаля, до сих пор торчат в Ярославле, а на дворе, между прочим, уже среда. Да и от Ярославля до Суздаля ещё доехать надо и всё на перекладных, дай Бог здоровья и счастья французам, увлечённым памятниками русского зодчества.
– Да спутники ваши, – охотно пояснили из-за багажника или, может, даже из-под багажника. – Потому и телефоны не звонят.
– Понятно, – согласилась Мария. И что тут не понятного на самом-то деле: спутники не летают, потому телефоны не звонят – всё же ясно. – А вы где?
– Да тута я, – захихикало за машиной мелко, дробно и Маша, наконец-то, на самом деле увидела говорившую.
Как она женщину раньше не заметила, было не слишком ясно. Старушка, конечно, маленькой оказалась, субтильной такой, но всё же повыше капота. Может, пряталась, присела? Ну кто знает, какие там прихоти маразм родить может? А так бабка как бабка, классическая: не по погоде тёплая кофта, из-под которой растянутый ворот мужской футболки виднелся, мятая юбка, на голове чистенький платок в мелкий цветочек.
Таких иностранцы «babushka» зовут.
– Экая ты, девка, непонятливая, – снова хихикнула старуха. Машу отчего-то аж передёрнула, уж очень противной вдруг бабка показалась. – А туда ж, цаца!
– Вы не подскажите, как мне до Мухлово доехать? – всё тем же специальным тоном поинтересовалась Мария Архиповна.
Что ей бабки неразъяснённые? Не теми ещё страхами пугана госпожа Мельге!
– Почему не подскажу, чё мне? – удивилась карга. Провела ладонью по лбу, морщинистому, как печёное яблоко, будто выбившиеся волосы под платок убрала, хотя никаких её волос Маша вообще не видела. – Ты, девонька, ехай всё вперёд да вперёд, а до Мухлоньки-то докатишь, забирай вправо, потому как по мосткам твоя тележина не проедет, надоть до моста переть. Ну а за мостом в самый раз Мухлово наше и будет.
– Спасибо, – сухо поблагодарила Мария и добавила из чистой вежливости. – Может, вас подвезти?
– А зачем меня довозить? – опять захихикала старушка-веселушка. – Ноги две и обе ходют, сама добреду, напрямки-то быстрее тебя добегу, милая. Енто ты куда не туда не забреди сослепу. Тута тебе не Ма-асква-столица.
– Это точно, – с очевидным Мария спорить не привыкла. А то, что тут не Москва-столица было видно невооружённым глазом. Да что там! Даже и слепому понятно: окрестностям сказочного Мухлово до красот Красной площади, как до Луны рукой. Пожалуй, местные поля даже с Северным Бутово ни в какое сравнение не шли. – Благодарю вас.
– А чего ж тут благодарить? – озадачилась бабка. – Кабы труд какой.
– Есть такое слово «вежливость», – сообщила Маша, захлопывая крепостные ворота трудолюбивой «японочки».
Пожалуй, именно сейчас настало время вспомнить наставления Вероники Германовны и, наконец, начать им следовать. А старшая Мельге не раз повторяла: «Чем ниже социальный статус собеседника, тем вежливее должно быть тебе. Только так и стоит поступать истинно интеллигентному человеку».
***
Конечно, сердечная подруга Ирина предупреждала, что дом в Мухлове на особняк не тянет, но Маша не знала, насколько он «не тянет», да и представлять не очень-то трудилась. Вообще, она ожидала увидеть некую смутную заимку, которая представлялась срубом, сложенным из крепких, поросших мхом брёвен под низко нахлобученной крышей. Ну и с завалинкой, конечно, чем бы эта завалинка не была. Стоять же заимка должна непременно на холме, на опушке, а за ней тёмный васнецовский лес стеной.
Лес отсутствовал. Точнее, виднелось что-то на него похожее, но довольно далеко и не поймёшь, ельник это или вовсе березняк. А прямо тут и сейчас имелась улица имени Ленинского комсомола. Мария понятия не имела, бывал ли комсомол каким-нибудь другим, не ленинским, но название казалось диким. Да и заборчики, унылым штакетником тянущиеся вдоль пыльной, даже пушистой от пыли дороги, цивилизованными не выглядели. И курицы – всамделишние, живые и не слишком привлекательные – лениво копающиеся под этими самыми заборами, тоже. А уж собака, валяющаяся в тени густо перевешивающихся через изгородь цветов, и вовсе мерещилась опасной. Не в смысле «вот-вот набросится» – когда машина подъехала, псина только ухо приподняла, а глаза открывать не стала, – но уж какой-то слишком убогой и грязной выглядела животина.