И всё. Даже в лобик не поцеловал, хотя спокойной ночи пожелать не забыл.
А как же страсть, которая скрутила их костлявой рукой на речке? Получается никак. Или это Марии Архиповне только всё привиделось-причудилось? Не в смысле, что галлюцинации приключились, а в смысле, она Добренко просто неправильно поняла? Приняла желаемое за действительное? И уже пора идти-таки топиться, дабы спасти девичью, то есть женскую честь?
Как раз, когда Маша думала, нужно ли кончать с несправедливостями этого мира или ещё погодить, дверь спальни открылась, а на пороге объявился Добренко собственной загадочной персоной. Всё по-прежнему было при нём, только вылинявшие шорты он сменил на такие же потрёпанные джинсы, а бандана, растянутая футболка, нос и узловатые руки остались. Правда, в этих самых руках он держал то ли поднос, то ли столик с до смешного коротенькими ножками. А на нём красовалось всё, что положено, включая кофейник и даже белоснежную вазочку с одинокой, мокрой и оттого унылой розочкой.
Мария Архиповна немедленно почувствовала себя Джулией Робертс времён «Красотки». От «Просто Марии» в этом всём тоже что-то было.
– Кофе в постель? – мяукнула Маша, безуспешно пытаясь улыбнуться.
– Вообще, я налил в чашку, но если хочешь…
Саша сделал вид, будто собирается вывернуть поднос на кровать.
И что это может значить? У нас с утра чувство юмора просыпается?
– Чашка меня вполне устроит, – заверила Мария, натягивая одеяло повыше. – А мы сегодня бегать не будем?
– Дождь льёт, – Добренко пристроил поднос Маше на колени, сам же уселся на краю кровати, подогнув под себя ногу. – А этот поганец вчера и так накупался, посидит в вольере.
– Дырку ты уже заделал? – светски поинтересовалась госпожа Мельге, судорожно соображая, что ей делать.
Незабвенная Вероника Германовна в своё время отменно выдрессировала внучку, ещё маленькой Маша прекрасно знала, что пирог следует есть вилкой, улиток разделывают с помощью щипцов и двузубой вилки, сыр обычно подают на десерт, но как пить кофе в кровати она понятия не имела и: она немедленно выльет всё в купеческую постель, как только чашку в руки возьмёт.
– Ты чего опять придумала? – поинтересовался Саша, начисто проигнорировав вопрос о дырке.
– Просто мне кажется, что ты меня за кого-то другого принимаешь, – тихо призналась Мария Архиповна, рассматривая поникшую розочку. – То есть за другую. Пикники, завтрак в постель… – «Блюдение невинности и целомудрия» Маше всё-таки удалось проглотить, – это очень мило, но я вовсе не нежная лань, а…
– Не знаю, кто там за кого принимает, – насупился Добренко, – а ты мне нравишься, какая есть. Обычно. А вот когда начинаешь себя накручивать и строить такую…
– Какую? – тоже повысила тон Маша.
– Да вот такую!
Нет, в принципе, всё понятно. Он ей розочки и кофе, а ему вместо умиления и слёз благодарности претензии, вот и злится. Но его же никто ни о чём подобном не просил! Типично мужская реакция: хотел как лучше, получилось как всегда и все кругом виноваты, кроме него самого.
– То есть, я нравлюсь тебе такой, какая есть и ты, вообще, за честность в отношениях? – нехорошо прищурилась Мария Архиповна.
Видели бы её сейчас подчинённые! После такого специального прищура сотрудники обычно тихонечко расползались по углам, прикрывая голову заявлением об увольнении по собственному желанию.
Хотя нет, не надо тут сотрудников, лишними будут.
– Разве я не то же сказал? – Оказывается, и дрессировщики щуриться умеют, причём ничуть не хуже хозяек турфирм. – Только без вывертов.
– А ты знаешь, я полностью «за». Честность – это прекрасно! – душевно заверила его Мария Архиповна. И, глядя господину укротителю в глаза, медленно, с толком и расстановкой, вылила ему кофе на колени. Кажется, он уже успел основательно остыть, потому что Саша даже не дёрнулся. – Хочешь честно? Да пожалуйста! Как же ты меня бесишь, Добренко! Со всеми своими подходами, заходами, приручением, укрощением и робингудством! Будь проще и люди к тебе потянутся, точно говорю.
Дрессировщик молчал, рассматривая Машу. Тёмное пятно, как медуза, расползалось по джинсам. А потом что-то такое случилось – что именно, совершенно не понятно – и он навалился всей своей немалой тяжестью, вдавив Марию в подушки и перехватив оба её запястья – Мельге только охнуть и успела.