Вдруг Усатый Бэй выпрямился – стул под ним затрещал, – взглянул свысока на Чэн Ши-лю и откашлялся, прочищая горло. После чего начались утомительно-нудные наставления.
Говорил старик примирительным тоном, как бы желая подчеркнуть, что победитель должен быть снисходительным:
– Ну, зачем вы все это затеяли? Кричите, из себя выходите, уверяете, будто страна может утратить независимость… Думаете, заморские дьяволы не знают всего этого? Понятно, что они бьют вас! Образумить хотят, вот что!.. Я многое видел, братец Ши-лю, многое! Все шумят: «Долой! Ура!» Э-э… Я спрашиваю: приятно тебе будет, если на тебя кричать станут? Чего ж удивляться, что японцы выставили против вас войска?
– Сегодня, – все так же сдержанно ответил Чэн Шилю, – они убивали, хотя никто на них не кричал. Как в таких случаях прикажете поступать?
– Где ты об этом слышал? Чепуха!
– Чем кипятиться, почитали бы внимательно газету, почтенный! Они ворвались в наш дом с оружием в руках ради наживы! Им на все наплевать! Они жгут и убивают! Можем мы оставаться равнодушными?
– Смешно! Не лезьте на рожон, и никто вас не тронет.
Бэй снова отвернулся, уверенный в том, что дал исчерпывающий ответ. Бросив на Чжун Ци выразительный взгляд, он дернул щекой и несколько раз с жадностью затянулся.
Впрочем, чувствовал он себя прескверно: что-то очень важное он должен был сделать, а что именно – Бэй позабыл. Он выругался про себя, но так и не мог взять в толк, кто же, собственно, был его противником.
– Черт проклятый! Пристал, будто я взял у него взаймы еще в прошлой жизни, – разозлился Бэй и в упор посмотрел на юношу: – Не в свое дело лезешь, братец Ши-лю. Чего ради мы должны собирать для них деньги?… Они… э-э… Все это только слова, что Китай может потерять независимость. Они нарочно вопят о бедствиях, хотят натравить на нас заморских солдат. Вот как я это понимаю… – Он остановился и энергично закончил: – Это… это предательство!
Затем взглянул на компаньона, как бы ожидая его поддержки.
Чжун Ци, весь в красных пятнах, сидел, откинувшись на спинку стула, и сопел, часто моргая глазами. К происходящему он относился совершенно безучастно. Одно только, казалось, могло его заинтересовать: приглашение пропустить еще рюмочку.
Тут Чэн Ши-лю тряхнул его за плечи – он вздрогнул и пришел в себя:
– А? Что?
– Но вы, я полагаю, сможете пожертвовать некоторую сумму, почтенный?
– Э? – Управляющему почудилось, будто его приподняли. В глазах зарябило. – М-гм… э… э…
Уходя, Чэн Ши-лю столкнулся у дверей с Бэем, пожал плечами и непринужденно рассмеялся.
Оставшиеся долго с недоумением разглядывали друг друга и не знали, о чем говорить, словно впервые встретились.
Усатый Бэй покачал головой и холодно усмехнулся: «Дерьмо». Потом, выколотив трубку об пол, забормотал:
– Когда солдаты восьми держав вошли в столицу,[7] они до основания разрушили город! А почему? Мы сами беду накликали!
Управляющий поднялся, ощутив потребность пройтись, однако ступал неуверенно, держась обеими руками за край стола. По правде говоря, слова Чэн Ши-лю на него подействовали. Пожалуй, лучше всего сказать все откровенно и попробовать договориться с Бэем! Поколебавшись с минуту, он тихо спросил:
– Может, пожертвуем что-нибудь? А?
Бэй вытаращил глаза:
– Что?
– Нет… нет… – Чжун Ци напрасно старался подавить икоту. – Чэн Ши-лю! Ай! Чэн Ши-лю, э-э… все же он славный малый…
Вдруг Чжун Ци показалось, что в комнате так темно, будто небо заволокло тучами. Руки, которыми он упирался в край стола, ослабли, но он собрал все свои силы и медленно сел, стараясь не потерять равновесия.
Лицо компаньона исказила злоба. Он плюнул прямо на стенку и заорал:
– Хочешь жертвовать – жертвуй! Меня это пе касается!
Он даже подскочил от негодования, схватил трубку, замахнулся, словно хотел ударить своего приятеля, и, с силой хлопнув дверью, выбежал из комнаты.
– Ничтожество! – скрежетал зубами Бэй. – На пять юаней в месяц, которые присылает ему зять, он еще собирается пагоду строить! Благочестивец какой выискался!.. Хорош бы он был без помощи зятя!..
У дверей своей комнаты старик овладел собой и осторожно, чтобы не сломался замок, повернул ключ.
Ровно в пять снова явилась учительница Цзун. «Баба не баба, мужик не мужик», – подумал Усатый Бэй, подсматривая за нею из окна. Когда она вошла в комнату управляющего, Бэй приник ухом к стене и стал слушать. Чутье подсказало ему, что его друг уже расписался в книге пожертвований.
Строит из себя добряка, дерьмо этакое! Теперь слывет в землячестве порядочным человеком и даже привратник будет относиться к нему с уважением.
«Пожертвовал все же, а! Пожертвовал!» – шептал Бэй, медленно распрямляясь. Его обманули! Обошли! Теперь все станут тыкать в пего пальцами, осуждать – мол, во всем землячестве у него одного мелкая душонка! Он до боли сжал губы, потом хрипло выругался.
Если уж он допустил, чтобы Чжун Ци купил себе доброе имя. то почему бы и ему не последовать примеру друга?
Бэй запер дверь и отправился на поиски Чэн Ши-лю.
– Э… этот… Э-э… Сколько записал за собой господин управляющий?
Когда была названа сумма, Бэй умиленно заулыбался и, прищурившись, покосился на женщину с коротко подстриженными волосами:
– Это правда? Можно и один мао?
Учительница, недовольная тем, что помешали ее беседе с Чэн Ши-лю, нахмурилась, но все же хотела ответить, однако, взглянув на Чэн Ши-лю, улыбнулась: гоноша сидел, развалясь в кресле, и смотрел на Усатого Бэя с полным безразличием.
Это озадачило старика. Он стал кланяться, не переставая приговаривать:
– Я вот тоже пришел… Принес мао… Нет, нет, погодите записывать. Сейчас схожу к себе и принесу шесть мао…
Он засеменил было к выходу, но в дверях обернулся:
– Э-э… А правда, что крупные чиновники тоже подписались? И-и… и в газетах напечатают благодарность?
– Никакой благодарности не напечатают, господин Бэй!
– То есть как это не напечатают?! Люди сделали доброе дело…
Женщина усмехнулась, а за нее ответил Чэн Ши-лю, пожав плечами и явно насмехаясь над Бэем:
– Ведь дело это незаконное! Кто станет о нем сообщать в газетах?
– Незаконное?
Усатый Бэй остолбенел. Но тут его осенило – спасен!.. И началось:
– Ну нет, тогда я не согласен! Пойти на преступление? Против закона? Не могу я, уважаемые. Ни за что не решусь! Шестьдесят лет я прожил честно, а теперь меня толкают на преступление? Я, брат Ши-лю, ты знаешь, всегда принимаю близко к сердцу дела других. Если что нужно – пожалуйста… Но на преступление не пойду. Ни за что!
У Бэя задрожали колени, и, бормоча ругательства, он скрылся в своей комнате.
7
Имеется в виду подавление в 1901 г. восстания ихэтуаней («отрядов справедливости и мира») объединенными силами империалистов восьми держав.