— Проси, — подтолкнул сестру Телятников. — Мы надеемся, что вы не откажете…
— Я, кажется, уже объяснил вам…
— Да, все это так, — заторопился оператор, — но поймите: что я буду делать два месяца до надама? И… и… моя сестра, прекрасная пловчиха…
— Но в пустыне, — хитро улыбнулся Висковский, — ей, кажется, негде будет проявить свои способности.
Граня окончательно растерялась и почти с мольбой повернулась к брату. Однако Андрей был непоколебим.
— Во что бы то ни стало, — твердил он, — вы должны нас взять. Мой нюх подсказывает мне, я чую, что это интереснейшая поездка!
Потерявший терпение Висковский уже хотел было резко оборвать Телятникова, но в эту минуту в балагане Появился Ли Чан.
— Вас ждут, — позвал он геолога. — Профессор вернулся.
Обрадованный Висковский, кивнув оператору и его сестре, быстро ушел за китайцем.
— Не хотите ли немного пройтись? — пригласил геолога стоявший у автомобиля Джамбон. — К тому же наш баран еще не готов.
— С удовольствием, — все еще слыша голос Телятникова, торопливо согласился Висковский. — Куда угодно.
— Великолепно! Я хочу вам кое-что передать.
Медленным шагом Джамбон повел геолога в сторону буддийских обелисков, означающих близость монастыря. Вдали засинели крылатые крыши храма.
Старик-ученый взял Висковского под руку и сказал:
— Я хочу вам рассказать одну легенду-сказку, а может быть, и действительный случай. Мой лама Тамби-Сурун жив и благоденствует. Двадцать семь лет назад мы познакомились с ним в этих краях, когда я возвращался из Пекина. Монах пришелся мне по душе, и позднее он не раз навещал меня в Улан-Баторе. Как-то во время беседы он сообщил мне предание, слышанное им от стариков. Лет восемьдесят назад здесь существовало большое становище. Однажды на празднике «цам», когда все население явилось к храму смотреть процессию масок, среди опустевших юрт осталась единственная женщина, которая кормила двухмесячного больного ребенка. Но и она, не вытерпев, оставила на время свое дитя и побежала поглядеть на пляски лам. Вскоре она возвратилась обратно в юрту.
Праздник в разгаре. Трубят трубы, пение, пляски. Вот вывезли колесницу будущего будды, как вдруг на всю степь пронесся страшный вопль, в толпу ворвалась обезумевшая женщина и без чувств упала на землю. Муж ее поскакал в становище. Он кинулся в юрту и с криком отпрянул назад. Над лежавшим на кошме ребенком склонилось черное чудовище. Черная волосатая женщина кормила грудью дитя. Увидев монгола, она схватила ребенка и убежала в степь, в пустыню…
Слушайте дальше. Лет двадцать спустя, как-то осенью, в вечернюю пору монголы гнали скот с пастбища. Солнце зашло, и вот со стороны пустыни показались два человека. Монголы поехали к ним навстречу… и ужас объял кочевников. То были алмасы. Впереди шагал высокий юноша в звериных шкурах. Старая, сгорбленная алмаска держалась за его руку. Скотогоны в страхе сбились в кучу. На крики высыпало все население становища. Тогда алмасы повернули обратно. Старуха, задыхаясь, отставала. Она задерживала юношу. Он подхватил ее на руки и помчался за холмы. Изнемогая под тяжелой ношей, он упал. Старая алмаска закричала, очевидно приказывая ему бежать, бросить ее, спасаться. Наконец и кочевники пришли в себя. Они соскочили с коней и осыпали алмаску градом камней… Сейчас мы увидимся с ламой, — внезапно обрывая рассказ, сказал профессор, — я хочу получить у него дополнительные сведения о пути.
В воротах монастыря гостей ожидал лама. Он провел их через огромный двор в кумирню. В темном помещении от скудного света обвитых золотыми нитями свеч бородатые великаны-боги, хранители стран света, казались еще выше. Тускло блестели золоченые статуи будд. Держась за руку Джамбона, осторожно передвигался Висковский.
В одном из залов вдоль стен были расставлены полки со множеством книг.
— Сто восемь томов вероучений Будды, — горделиво объявил лама, — двести двадцать пять томов комментариев! Жизни одного человека не хватит для изучения таинств.
В центре зала с потолка спускался огромный зеркальный шар. Монах величественно поднял руку:
— Мудрость Будды отражает мир.
Старый лама с почтением раскрывал двери залов и ввел гостей в круглую кумирню без окон. Он зажег светильник, и на потолке, как лохматые бороды, закачались пятнистые меха барсов. Сняв со стены щит, лама протянул его Джамбону, и профессор поманил геолога:
— Проведите рукой.
На щите лежала коричневая шкура. Висковский ощупал сухую, пергаментную кожу.
Джамбон, переговорив с ламой, пожал ему руку, — и снова через темные залы они прошли во двор и за ограду монастыря.
Когда лама исчез, Джамбон тихо рассмеялся:
— Не сердитесь на меня за то, что я вас увлек в приют монахов. Но лама Тамби-Сурун уверяет, что на щите… шкура, снятая монголами с убитой алмаски…
Было еще совсем темно, когда Ли Чан разбудил Висковского. На небе сверкали звезды и блестела луна. Чуть заметно светлел восток, но геолог по опыту знал, что сейчас вспыхнет заря и поднимется солнце. Голубой дым расползался по мокрой траве, издалека брели насытившиеся кони; монголы выходили из юрт и в тишине утра шли к стадам.
Путешественники направились к одной из юрт. Седоусый монгол грел руки над тлеющими углями и молчаливо приветствовал гостей. Ли Чан разлил по чашкам соленый чай с молоком. В чугунном котле лежала холодная свежая баранина.
Старик-монгол роздал каждому по куску мяса и закурил длинную трубку.
По знаку профессора Ли Чан вышел к автомобилю и вернулся с ковшом, полным сухого печенья, жаренного на бараньем сале.
— Великодушный Ли Чан, — торжественно сказал Джамбон, — одари хозяев боорсуками. Это сделает тебе честь как лучшему хранителю старинных традиций нашей страны. И еще, Ли Чан, принеси сюда маленький бидон бензина.
Послушный китаец принес и бидон. Глаза старика-монгола заблестели от удовольствия.
— Кочевник более всего будет рад этому подарку, — объяснил Джамбон геологу: — он смажет бензином хвост табунному жеребцу. Многие уверяют, что волки не выносят запаха бензина и страшатся нападать на стадо.
Распростившись с хозяевами юрты, путешественники уселись в машину. В этот момент взошло солнце, и автомобиль тронулся в путь.
Свернув в сторону от караванной дороги, Ли Чан помчался, по степи. Ударяясь о тарбаганьи норы, несся «бьюик» вперед, и с каждой минутой местность становилась все более дикой. За первые два часа путешественники проехали около ста километров. Давно окончились становища кочевников, исчезли стада, и в бескрайней степи в прозрачном воздухе открывался вид на сто километров вперед.
Солнце, еще не дошло до середины неба, когда из глубины степи показались две черные точки и навстречу автомобилю попались два охотника. Изможденные кони еле передвигали ноги. Охотники были до последней степени истощены, но, ничем не выказывая своего состояния, по обычаю долго приветствовали путников:
— Сайн байну! (Добро вам!)
— Сайн, — ответил Джамбон.
— Амор сайн соджи байну? (Хорошо ли живете?)
— Сайн, — повторил профессор, — сайн.
— Мал сурук сайн байну? (Скоту и табуну вашему хорошо ли?), — осведомился второй охотник, но, бросив взгляд на автомобиль, поправился: — Здорово ли сердце машины?
Соскочив на землю, монголы спутали ноги изморенных коней, и, усевшись на корточки и закурив трубки, продолжали свои приветствия:
— Хорошо ли едете?
— Хорош ли путь?
Джамбон, в свою очередь приветствуя охотников, расспрашивал их о пути и охоте. На всё кочевники отвечали одним словом: «сайн» — «хорошо», беспрерывно курили, выколачивали трубки и вновь набивали их табаком.