Борис понимал, что это возбуждение вызвано резкой переменой атмосферного давления, и знал, что оно скоро сменится сильнейшим упадком сил, но не мог, да и не пытался удержать Павла, так как его самого неудержимо манило вниз — к прекрасному горному озеру.
Становилось заметно теплее. Ветер уже не рвал одежду, а чуть-чуть обвевал разгоряченные лица, поднимаясь навстречу дрожащей в воздухе теплой струей.
— Стоп! — закричал вдруг Павел. Борис от неожиданности налетел на зеленый рюкзак Жени, которая остановилась как вкопанная.
— Смотрите! — прозвучал опять взволнованный голос Павла.
Справа, там, где русло потока огибало массивный выступ скалы, из глубокой трещины над головами поднималось странное, никогда не виданное ими растение. Бросалась в глаза отчетливо обрисованная на красном фоне горы белая, чуть розовеющая в лучах заходящего солнца розетка огромного цветка в форме сложной шестиконечной звезды. От стебля расходились длинные, как весла, листья. Все растение было покрыто толстыми, как щетина, длинными блестящими волосками.
— Что же это такое? — сказал озадаченно Павел.
Он уже поставил ногу на высокий камень, чтобы начать карабкаться по скале за цветком, но был остановлен Борисом.
— Поздно, Павел! — сказал он сурово. — Надо спешить вниз, чтобы успеть расположиться на ночлег.
— Черт его знает! — закричал Павел возбужденно, с сожалением спуская ногу с камня. — По-моему, это…
— Ну?
— То есть, сходство признаков поразительное. Вот только размеры…
— Эдельвейс! — закричала восторженно Женя.
Павел кивнул головой. Он посмотрел было просительно на Бориса, но тот выразительно толкнул его в спину. Павел крякнул с досадой и снова пустился в путь.
Солнце склонилось уже совсем близко над силуэтами гор: лед на вершинах загорался красным пламенем, переходящим в глубокую синеву на склонах. Было ясно, что не позже чем через час ущелье погрузится в полный мрак.
Спуск стал более пологим. Они шли, не оглядываясь по сторонам, чтобы не оступиться на гладких камнях. Сумрак сгущался. Вверху, на гребне, в неверном свете отблесков снега с горных вершин, неясно мелькали тени кустарников, каких-то высоких корявых растений.
Тишина нарушалась только резким стуком стальных шипов о камни и тяжелым дыханием путников. Все трое чувствовали сильную усталость, сковывающую движения.
— Что это? — сказала Женя, внезапно останавливаясь. Она задержала шаг. — Как будто чей-то крик, — прошептала девушка прислушиваясь.
Борис и Павел подняли головы.
— Тебе послышалось, — громко сказал Павел с коротким смешком.
Но, словно в ответ на его слова, из сумрака долетел и гулко прокатился над их головами раскатистый звук:
Урр-рр…
Все трое вздрогнули.
Урр-рр… — прозвучало еще громче. Сейчас же на этот звук откликнулся второй, потом третий. Воздух заколебался от дикого, сверхъестественного рева… Словно сотни автомобильных гудков, сотрясая стены ущелья, оглушительно гудели в пространстве перед ними фантастические, неслыханные голоса. Удесятеренный резонансом ущелья звук давил слух, как физическое тело, врываясь в сознание нестерпимым, тягостным ощущением.
Они стояли ошеломленные, подавленные, испуганные, безмолвные, потому что не был слышен ни один звук их голоса. Борис чувствовал, что его руки похолодели, кровь отлила от лица, а по спине медленно от затылка к пояснице ползут холодные колючие мурашки. Он не знал, долго ли продолжался кошмар — минуту, две, три, полчаса, — из головы исчезли все другие восприятия, кроме этого потрясающего рева… И внезапно звук прекратился. Пронзительно звенело в ушах. Ломило голову.
Первым опомнился Павел.
— Ну, друзья, — сказал он вполголоса, потирая уши. — Двигаться вперед не стоит. Давайте выбираться из этого корыта и устраиваться на ночлег. Какая-то растительность здесь есть- значит, костер зажечь сумеем. А огонь защитит от любого зверя…
Он нащупал в темноте над собой край обрыва, подскочил, подтянулся на руках и выпрыгнул. Через минуту на фоне темного неба слабо обрисовалась голова, и послышался голос Павла:
— Давай руку, Женя. Борис, подсади.
Они продирались сквозь колючие кустарники, которые с треском ломались под крепкими подошвами горных ботинок. В исколотых, исцарапанных руках они несли охапки сухих растений, собранных на ходу из-под ног. Павел по-прежнему шел впереди, вызывая у Бориса чувство досады своей непоколебимой самоуверенностью.
— Куда же ты нас ведешь? — вырвалось наконец у Бориса.
— Еще немного, — пробормотал Павел. — Сейчас, сейчас…
Борису показалось даже, что Павел что-то ищет, вглядываясь в темноте себе под ноги, и это еще более его возмутило.
— Ну, как ты хочешь, — сказал он резко, — но идти дальше нет никакого смысла.
Павел бросил свою ношу, которая с треском упала на камни.
— Стоп! — скомандовал он, сбрасывая рюкзак и хлопая себя по карманам в поисках спичек.
7.
— Что это за растения? — спросил с досадой Борис, тщетно пытаясь зубами вытащить тонкую длинную занозу, застрявшую в коже ладони.
— А черт его знает! — мрачно ответил Павел, бросая в костер охапку наломанного сушняка.
Вспыхнувшее пламя осветило его нахмуренный лоб, перерезанный глубокой, похожей на расгянутую римскую пятерку складкой, и резко очерченные, плотно сжатые губы… Усталость всегда вызывала у него подавленное состояние духа — это Борис знал за ним с давних пор.
— Курай! — сказал Павел, отрывисто засмеявшись. — Что можно еще сказать в темноте? Горит — и ладно.
Борис знал, что курай — это местное название деревянистых растений, пригодных на топливо. Ему приходилось видеть на рынках снопы курая, и он хорошо помнил, что в их состав входили сухие травы, напоминающие стебли камыша или тросгника. Но те растения, которыми сейчас поддерживался огонь, были совсем иные. Их толстые, угловатые стебли, покрытые длинными колючками, напоминали чудовищно увеличенные стволы малины или ежевики. Они тянулись в высоту на два-три метра, но были настолько сухими, что легко ломались под ударами ног. Отсутствие листьев еще более затрудняло определение этих растений. Густые заросли, окружавшие площадку, на которой расположился отряд, внушали уверенность, что в топливе недостатка не будет.
В огне костра были разогреты мясные консервы. Есть уже никому не хотелось. Всех мучила жажда, но пить много они не решались, потому что запас воды был ограничен.
— Завтра — день здесь, послезавтра — еще один день на подъем и спуск, сказал Борис, наливая воду в стаканчик из своей фляжки. — Предлагаю, друзья, сегодня употребить не более двухсот граммов.
— А, чепуха! — пробормотал Павел. — Напьемся из озера… Что же, и там — джаман-су?
— Зачем рисковать, когда ты не уверен, что это за вода, — спокойно возразил Борис.
— Что пьет зверь, может пить и человек, — мрачно сказал Павел.
— Откуда ты знаешь, какие здесь звери?
Павел ничего не ответил и завинтил пробку своей фляжки.
— Чего же ты злишься? — сказала с легким раздражением в голосе Женя. В такой… кустарной организации этой экскурсии ты же сам виноват.
— Что это значит "кустарной"? — запальчиво спросил Павел.
— Значит, плохо снаряженной, вот что! — ответила Женя сердито. — Ведь ты же знал, что здешняя вода не годится для питья? Знал?
Павел молча смотрел на нее, раздувая ноздри.
— Ну, что скажешь еще? — спросил он. — Что ты, вообще теперь против "романтических скитаний"? Что ты во всем согласна с Петренко?
— Да ну тебя! — отмахнулась Женя. — Зачем это раздражение, этот зловещий тон? Неужели нельзя спокойно признать свою ошибку?
Она отвернулась.
— Ну, друзья, давайте устраиваться на ночь, — успокоительным тоном сказал Борис. — Утомление всегда вызывает повышенную нервозность.